— Когда ты принес ее к себе?

— Вчера.

— И где она теперь?

— Я не знаю. Честное слово! Кто-то, должно быть, украл ее из моей комнаты...

— В доме на Олив-Стрит?

— Да, сэр. Кто-то влез в дом и украл ее, когда я спал. Она была там, когда я ложился в постель, но, проснувшись, я не нашел ее...

— Ты, должно быть, большая соня...

— Наверное...

— Или большой лжец.

Худенький юнец внезапно весь задрожал от стыда или от гнева. Я подумал, что он попытается ударить меня, и приготовился к этому. Но он бросился в сторону лестницы. Догнать его мне не удалось, когда я выбежал на улицу, он уже выводил свой голубой «Форд» на середину проезжей части.

Я купил диетический гамбургер, попросил положить его в бумажный пакет и снова поднялся лифтом на четвертый этаж. Дорис впустила меня в комнату, хотя выглядела явно разочарованной при виде моей персоны.

Я вручил ей гамбургер.

— Здесь есть кое-что съестное...

— Я не голодна. Да и Фред обещал мне привезти что-нибудь...

— Лучше съешь это, Фред сегодня может и не появиться.

— Он говорил, что заскочит...

— У него могут быть некоторые хлопоты в связи с этой картиной, Дорис. Она сжала пальцы, смяв лежащий в пакете гамбургер.

— Что, мои родственнички намерены прикончить его?

— Я не стал бы говорить так однозначно.

— Вы не знаете моих родных! Они добьются того, что он потеряет место в музее. И никогда не окончит учебу. И все потому, что он пытался помочь им!

— Я не вполне понимаю...

Она резко тряхнула головой.

— Он хотел проверить подлинность их картины. Хотел определить возраст краски. Если она свежая, это наверняка значит, что картина фальшивая.

— Что она нарисована не Хантри?

— Вот именно. Когда Фред впервые увидел ее, он счел, что это подделка. Во всяком случае, не был уверен в ее подлинности. Вдобавок он не доверяет человеку, у которого мои родные купили картину.

— Граймсу?

— Ну да. Фред говорил, что в близких к искусству кругах у него скверная репутация.

Мне было интересно, какую репутацию обретет сам Фред теперь, после кражи картины. Но волновать этим девушку было бессмысленно. Ее лицо оставалось непроницаемым, словно скрытым за облаком. Я оставил ее наедине с помятым гамбургером и вернулся вдоль автострады в нижний город.

Двери магазина Пола Граймса были заперты решеткой. Я постучал, но никто не ответил. Тогда я принялся дергать ручку и кричать — безрезультатно. Всматриваясь в темноту за стеклами, я видел только пустоту и мрак.

Зайдя в винную лавочку, я спросил чернокожего продавца, не видал ли он Паолу.

— С час назад она была возле магазина, укладывала какие-то картины в автофургончик. Я даже помогал ей, мистер.

— Что это были за картины?

— Всякая мазня в рамах. Такие странные картинки, все в цветных пятнах. Мне нравятся картины, на которых что-то видно. Ничего удивительного, что эти они не смогли продать.

— А откуда вы знаете, что они не смогли?

— Так это же яснее ясного! Она сказала мне, что магазин закрывается. — А был с нею Пол Граймс, этот тип с бородкой?

— Нет, его видно не было. Я его не видел с той поры, как вы вышли отсюда.

— А Паола не говорила, куда она уезжает?

— Я не спрашивал. Уехала она в сторону Монтевисты, — он указал пальцем на юго-запад.

— Что из себя представляет этот ее автофургончик?

— Старый «Фольксваген».