Ребенком Леа, приезжая к тетушкам, каждый раз превращала эту комнату в свой мир. Едва увидев незакрытую дверь, она проскальзывала под стол, накрытый длинной скатертью. Из этого укрытия она видела корабли, огромные полыхающие цветы и темно-синее море. Сколько путешествий совершила она в детстве на волшебной каравелле, образуемой столом под тяжелой темно-зеленой скатертью с длинными кистями! Стены повествовали о наполненной приключениями яркой жизни, которая напоминала ей легенды, рассказываемые Изабеллой каждый раз, когда девочкам хотелось послушать о ее далекой родине, которой они никогда не видели.
— Тетя Альбертина, какое счастье! Здесь все осталось по-прежнему.
— Миленькая, а почему ты хочешь, чтобы что-то изменялось? Разве недостаточно, что меняемся мы сами?
— Но, тетушка Альбертина, вы совсем не изменились. Я всегда вас такой и знала.
— Ты хочешь сказать, что всегда помнила меня старухой?
— Ах, нет, тетя Альбертина. Ни вы, ни тетя Лиза никогда не состаритесь.
Альбертина, расцеловав Леа, усадила ее за стол. Пьер Дельмас сел напротив.
— Вы наверняка проголодались. Пьер, Эстелла, приготовила для вас телятину со сморчками именно так, как вы любите, — сказала Альбертина.
— Она вспомнила, что вы любите вкусно поесть, — жеманно добавила Лиза.
— Чувствую, что я у вас поправлюсь на несколько килограммов, а ваша племянница будет меня ругать.
— Хи-хи-хи, — захихикали старые девы. — Он все такой же шутник.
Леа наслаждалась едой. Видя ее аппетит, Пьер не мог не подумать о несчастном, так быстро забытом Клоде.
В своей спальне, когда-то бывшей комнатой ее матери, Леа обнаружила великолепный букет чайных роз и визитку. Очарованная красотой цветов, она взяла карточку и прочла: «Новой парижанке с нежностью. Камилла и Лоран». Удовольствие оказалось испорчено: что ей было за дело до нежности Камиллы? Ну а свою нежность Лоран мог бы оставить при себе, раз уж присоединял ее к пожеланиям жены. Порвав карточку, в скверном настроении она легла спать.
На следующее утро ее разбудили чудный запах какао и сверкающее солнце, от которого она спряталась под одеяло.
— Опустите занавески…
— Вставай, лентяйка. Разве можно валяться в постели в такую погоду? Ты знаешь, который час?
Леа осмелилась высунуть из-под одеяла кончик носа.
— Ну?
— Скоро одиннадцать. Твой отец уже давно ушел, а Камилла д’Аржила звонила два раза, — сказала Альбертина, ставя поднос с завтраком рядом с кроватью.
— А ну ее! — усаживаясь, произнесла Леа.
Альбертина тем временем протянула ей поднос.
— Почему ты так говоришь? Со стороны Камиллы было очень любезно справиться о тебе.
Леа предпочла ничего не ответить и устроилась удобнее.
— Тетушка, как ты добра! Здесь все, что я люблю! — сказала она, вонзая зубы в золотистую горячую булочку.
— Ешь, ешь, моя дорогая. Объявлено о целом ряде ограничений. Сегодня день пирожных, но без мяса, завтра будут закрыты кондитерские, а мясные лавки открыты. Надо привыкать.
— Ну как? Проснулась? — спросила Лиза, просовывая нос в приоткрытую дверь. — Как выспалась?
— Здравствуй, тетушка. Спала, как убитая. В этой комнате все так напоминает о маме, что, мне кажется, она вообще ее не покидала.
Расцеловав ее, сестры вышли.
Леа проглотила еще три булочки и выпила две чашки какао. Наевшись, отодвинула поднос и вытянулась, скрестив руки под головой.
Проникавший в комнату через одно из приоткрытых окон сквозняк мягко колыхал тюлевые занавески. Весеннее солнце наполняло жизнью холст Жуй, возвращало яркость выгоревшей синеве обоев. |