Как-то незаметно снова заморосило. В доме было уютно, гудела печка. С горы доносились привычные звуки. Я могла бы, как всегда, когда я к ней прихожу, наслаждаться несмолкающей тишиной природы и безмятежным покоем, но меня не покидало чувство горечи. Я оставила Джио в зале ожидания на скамейке, его сумка лежала рядом. На прощание я поцеловала его в макушку. И тут вдруг меня как иглой пронзило воспоминание: его младенческий родничок, еще пульсирующий, нежная кожица головы и первые шелковистые волосики.

Тут Анни решила со мной заговорить. С тех пор как мы друг друга знаем, она никогда ничего о себе не рассказывала, и уж тем более я никогда не слышала, чтобы она на что-нибудь жаловалась.

— Иногда все же трудно бывает.

Держа двумя руками пиалу с чаем, я кивнула в знак того, что слушаю. Она вздохнула:

— Одиноко не бывает никогда… А тебе?

Я молчала.

— Но иногда хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем можно парой слов перекинуться. Поделиться.

Я снова кивнула.

— А то все время одно и то же в голове прокручиваешь. Варишься в собственном соку. Бывают дни, от старых мыслей некуда деться. И так же больно, как раньше.

Мы снова помолчали.

— Понимаешь, это был странный человек. Очень обаятельный. Можно сказать, обворожительный. Не будь он таким обворожительным, ничего бы и не было. Он всегда уходил, но потом, правда, возвращался. Такой живой, такой щедрый, когда был со мной, что я все ему прощала — исчезновения, вранье… все.

Несколько смутившись, я встала и пошла взглянуть, что делается снаружи. Она продолжала:

— Все вокруг знали, что он лжет, и все прощали.

Прошло несколько минут. Она налила мне еще чаю, потом себе. Я тихо спросила:

— А все — это кто?

Она продолжала, будто не слыша моих слов:

— Все. Это была ложь человека, который всегда и всем говорит “да”. И уж тем более женщинам.

Я отважилась еще на один вопрос:

— А что между вами произошло? Он бросил тебя?

— Да нет. Я знала, что у него есть другая женщина, и даже ребенок, но все равно не могла его прогнать. А потом он умер. Когда был у нее. Разрыв аневризмы. Идеальная смерть. Мне никто ничего не сообщил, потому что он вел параллельно две разные жизни, и никто не знал о моем существовании: ни она, ни его друзья. А я продолжала его ждать. И уже все, разумеется, в голове перебрала: и что он меня бросил, и что погиб. Страшнее всего была эта неизвестность, незнание. Весть о его смерти пришла через некоторое время, заказным письмом: это оказалась страховка, которую он оформил на мое имя, ничего мне не сказав. Тогда я решила все бросить. И вот я здесь.

Она замолчала, на этот раз надолго. Потом добавила:

— Странная вещь. Сначала я думала, что не переживу. Потом вообще перестала что-либо чувствовать. Абсолютная пустота. А теперь бывают дни, когда мне хуже, чем вначале. Я живу по тому же расписанию, что когда-то: подъем, завтрак, дела… Я сделалась фетишисткой. Могу ночь напролет не спать и все вспоминать подробности какого-нибудь вечера. Какое на мне было платье. Какая на нем была рубашка… И кто только придумал, что время лечит?

Дождь прекратился. Все теперь сверкало каплями: мох, камни, ветки сосен. Утесы лоснились от влаги. Из долины доносился перезвон колоколов. Блеяли козы; сторожевой пес, не желавший заходить в дом, пока я там, лаял за порогом. Я снова села к огню, но Анни не сказала больше ни слова. Она достала бутылку виски, и мы молча выпили, наблюдая через открытую дверь, как сгущаются сумерки.

Я попросила у нее аспирин и разрешения заночевать.