— Пищеварение, — вещал он, неустанно работая челюстями, — суть капризный процесс. Соки, секреция и все такое прочее. Требуется изрядное количество производимых желудком химикалий, чтобы растворить твердый кусочек пищи, наподобие этого вот горошка.

И он продемонстрировал Сент-Иву горошину — так, словно этот крохотный предмет являл собой целый восхитительный мирок, который им двоим предстояло тщательно исследовать.

— Биология никогда не была моей сильной стороной, — признал Сент-Ив, не выносивший гороха ни в каком виде.

Его собеседник отправил горошину в рот, где тут же и перемолол.

— Галлоны телесных жидкостей, — заметил он, — производятся, так сказать, за счет значительных расходов для организма. Сейчас эта самая горошина, превращенная в кашицу, уже готовится к выводу из системы десятой частью желудочно-кишечных соков…

Сент-Ив уставился в окно, не в силах больше смотреть в тарелку. Он попросту не мог выработать в себе достаточно энтузиазма, позволявшего поддержать беседу о телесных потребностях. Он ничего не имел против физиологии: некоторые из его лучших друзей были отличными специалистами в этой области знаний. Но рассуждения о жидкостях и отправлениях едва ли могли скрасить — не правда ли? — унылое застолье. К чему эти ненужные разговоры? Они подменяли собою дружеское пустословие, предшествовавшее обсуждению серьезных проблем, — по этой причине Сент-Ива и принимали в очередной раз в клубе «Бейсуотер», принадлежащем Королевской академии наук. «При всей глубине их высокоученой проницательности, — размышлял Сент-Ив, — членам клуба давно следовало бы осознать, что под видом телятины здесь подают ломти мяса старой дойной коровы или, того не легче, срез конины, обескровленной и обесцвеченной забойщиком при помощи химических реагентов».

Впрочем, похоже, здесь никто и не думал столоваться, кроме Сент-Ива и старика Парсонса, чей приятель лорд Келвин владел амбаром в Харрогейте, стоявшим рядом с его летней усадьбой, — тем самым амбаром, который после фиаско с кораблем пришельца остался без крыши. Согласно сведениям, полученным Хасбро, лорд также владел теперь двумя мертвыми коровами, которые имели несчастье забрести в амбар за считанные минуты до того, как на него рухнуло несостоявшееся космическое судно.

За все это Сент-Иву предстояло расплачиваться, что он и сам прекрасно понимал. Настроение у него было прескверное: сперва разгром корабля, потом бежавший с поезда Уиллис Пьюл. Какова же мера отчаяния, толкнувшего парня на столь безрассудный поступок? Вполне вероятно, он спрыгнул под откос навстречу гибели, однако сие предположение отнюдь не радовало. «Негодяям, — пришел к выводу Сент-Ив, — следует приуготовиться заранее к неизбежной расплате. Да только кончина их должна быть в равной мере и впечатляющей, и унизительной».

— Коренные зубы лошади способны за мгновения превратить даже самые неподобающие травы в усвояемую массу, — провозгласил его сотрапезник с полным ртом неподобающих продуктов питания со своей тарелки. — Надо заметить, у лошади, как и у человека, лишь один желудок, но у нее феноменально протяженный кишечник, приспособленный к перевариванию даже самого грубого фуража. Восхитительно интересный предмет пищеварение. Я изучал его всю жизнь. И замечу: мало найдется на свете столь же поучительного, как процессы питания рабочей лошади — причем не всякой породы, прошу учесть. Некоторые сорта сена выглядят предпочтительнее в силу их благотворного воздействия на кишечник.

Парсонс гордо взмахнул вилкой, подкрепляя свое утверждение, и одним смелым ударом наколол на нее рядок горошин.

Сент-Ив воспользовался повисшей паузой и, выхватив карманные часы, встревоженно выпучил глаза — словно только сейчас он смог постичь всю сокрушительность хода времени.