Сент-Иву все происходящее виделось в несколько ином свете. Этот разговор утомителен и бесполезен. Кибл поступит, как сочтет нужным. Дирижабль Бердлипа опустится на землю там, где пожелает. Вот и Сент-Ив, в свою очередь, совершит то же — ну то есть не совсем то же, что и Кибл с Бердлипом, — а именно, отыщет Уиллиса Пьюла и выбьет из него всю дурь. А после объявит охоту на корабль, принадлежавший гомункулу, и либо отыщет его, либо представит неопровержимые доказательства, которые раз и навсегда положат конец легендам о его существовании.

— Так тому и быть, — сообщил Сент-Ив Парсонсу. — Я обещаю поговорить с Киблом, упомянуть обо всем услышанном, прощупать настроение игрушечника. Но если тот упрется, всему конец.

Парсонс обрадовался. Вот что значит разумный подход! Только с какой же стати Сент-Иву захотелось проломить своим метательным снарядом крышу принадлежащего лорду Келвину амбара? Научная общественность теряется в догадках.

Сент-Ив пожал плечами. Это случилось непреднамеренно, запуск был осуществлен без должных вычислений и какой бы то ни было мотивации. Парсонс закивал; теперь ему все понятно, теперь он видит события в их обратной перспективе. Он протянул вялую руку, и Сент-Ив распознал в этом жесте сигнал к окончанию званого обеда. Дальше разговаривать было не о чем — по крайней мере до тех пор, пока Кибл не выразит готовность ответить на вопросы о своем двигателе.

«Им нужен двигатель, и ничего больше, — думал Сент-Ив, покидая обеденный зал. — Если Кибл завтра же вручит его академикам, те потеряют всякий интерес к Бердлипу, по части которого они совершенно правы. Бердлип оказался вовлечен в миссию, которую нельзя прочертить на карте или аккуратно разложить на составляющие. Поиски истины, какова бы та ни была, увлекли Бердлипа курсом, фигурально выражаясь, параллельным стихийному, подправляемому ветрами курсу его дирижабля. Но, видит бог, этот курс уже возвращал его домой, ведь так? Средства их полета выглядели неведомыми и таинственными, а вот цели — далеко не совсем, особенно когда рассматриваешь их сквозь верно подобранные очки, какими Парсонс, разумеется, не обладает.

Сент-Ив сбежал по полудюжине последних застеленных ковровой дорожкой ступеней и, миновав приемную клуба, выскочил на улицу, где ветер успел разогнать остатки тумана и где толпился явно заинтересованный чем-то народ. Кое-кто оседлал ветви ближайших деревьев; другие устроились на плечах у приятелей; на крыши стоявших вдоль обочины повозок, по прикидке Сент-Ива, забралась изрядная доля лондонского населения — и все они, навострив уши, вслушивались в ветер, что задувал вдоль по тихой вечерней улице.

Издали донеслась серия коротких щелчков — будто дятел осторожно долбил какое-то особенно хрупкое дерево. В толпе поднялся восторженный рев. Затем наступила тишина — и в ней новое постукивание, снова вызвавшее крики восторга. Работая локтями, Сент-Ив принялся проталкиваться в передние ряды — туда, где над горизонтом людских масс торчала голова проповедника. Старик, надо полагать, поднялся на пустой ящик из-под фруктов. В руках он держал что-то перед собой. Сент-Ив не мог толком разглядеть, что именно, — какую-то прозрачную коробку.

Он продолжил двигаться вперед, и море зевак расступалось перед ним. Поражала преобладающая атмосфера религиозного благоговения, накрывшая собою чуть ли не всю улицу. Сколько здесь людей? Достаточно, чтобы составить огромную толпу, это понятно. И толпа была Красным морем, внезапно расступившимся перед Сент-Ивом: чудом возникший узкий проход тянулся вперед на многие футы, и ученый бочком устремился вперед по проходу.