Изменить размер шрифта - +

— Таня, — устав от этого танца смерти, предложил я, — может, рискнем и отвяжем твою мину?

— Ни за что! — возмущенно воспротивилась она, как будто я хотел отрезать у нее ногу. — Вы сошли с ума! Заплатить кучу денег, чтобы потом взорваться посреди этого поля? Да я в жизни себе подобной глупости не прощу.

— Зато Бог на том свете простит, — наступая ей на пятки, мрачно изрек я. — Вы не могли бы ножками почаще перебирать?

— Нет, идти нужно плавно и медленно. Не дай Бог, кто-то из нас споткнется или поскользнется. Тогда обоим хана. Как у Галки дела?

— Лучше, чем у нас. Попрошу шагать и не разговаривать.

Обидевшись, она смолкла, так что весь оставшийся путь длиною в сорок минут мы проделали молча. Из автомата я позвонил дежурному и долго объяснял ситуацию. Когда он наконец понял, то велел нам, не двигаясь, стоять на месте, терпеливо ожидая помощи, и ни в коем случае не вступать в контакт с прохожими.

— А лучше лечь, накрыться белой простынью и ползти в сторону кладбища, — бросая трубку, раздраженно проворчал я.

— Что такое? — вылезла моя подопечная. — Что они говорят?

— Ничего, — злобствуя, прошипел я, — просят лично вас не приставать к прохожим мужикам, в городе и без того полно триппера.

— Хам! Негодяй! Пусти, я позвоню Галине.

Охали, ахали и ревели они минут десять, пока напротив нас не остановились две машины с военными. Они молча выслушали нашу историю, без лишних разговоров бережно упаковали в тесный «уазик» и помчались за город, чтобы там, на пустыре или бомбовом полигоне, в спокойной обстановке нас обезвредить или же отправить к чертовой бабушке в ад. Этими черными мыслями я поделился с сидящим за рулем прапорщиком.

— А это уж как получится, — многообещающе ответил он. — Все мы под Богом ходим.

— Классный из тебя ангел-утешитель получится, прапор. И давно ты этим веселым ремеслом занимаешься?

— Лет десять уже, как с Афганистана пришел. Там тоже мины обезвреживал.

— И как часто эта операция у тебя заканчивалась удачно?

— На эту тему от шуток я бы воздержался, — почему-то помрачнел водитель, и дальше мы ехали молча.

Посреди какого-то пустыря, больше похожего на помойку, он остановился и, повелев сидеть нам на месте, вышел встречать следующий за нами автомобиль. После легкого непродолжительного обсуждения мы под руки были извлечены из машины и поставлены на снег. Разжав мой окаменевший кулак, прапорщик забрал у меня поводок и, велев всем спрятаться за насыпной вал, повел Татьяну в глубь полигона. Нервно закурив, я спросил лейтенанта, достаточно ли мастерства у прапорщика?

— На вас хватит, — немного раздраженно ответил он.

Обидевшись, я отошел и уставился в серое неуютное небо. Оттуда с радостным карканьем за нами наблюдали четыре вороны. Нетерпеливо хлопая крыльями, они искали еду или пристрастно наблюдали за работой прапорщика. Грустно!

Громкий, первозданный мат вспугнул черных птиц и мои тоскливые мысли. Высунувшись из укрытия, я увидел, как, спотыкаясь и проваливаясь в снег, к нам бежит полуголая Танька, а за ней, нещадно матерясь, вышагивает ее спаситель, он же ангел-хранитель. Не останавливаясь ни на секунду, Русова запрыгнула в машину и начала поспешно одеваться. Подошедший прапор протянул мне только что распечатанную пачку сигарет.

— Закуривайте, — под ехидные ухмылки офицеров предложил он.

— Я только что покурил, — уже все понимая, отказался я.

— А вы эти покурите, они покрепче будут и потеплее, ваша подруга их нагрела.

Быстрый переход