Михаил Петров. Гончаров попадает в притон
Соседу Юрке я позвонил еще в июне. Тогда же он и сообщил мне, что страсти вокруг оганяновского дела утихли и я могу смело возвращаться домой. Но прервать наше затянувшееся турне по России и странам СНГ удалось только в середине августа. В родимый город я вернулся один, оставив Ленку на попечение многочисленной ярославской ее родни. Она активно сопротивлялась, но я многозначительно поднял палец: «Еще опасно», втайне мечтая отдохнуть от нашего долгого и жесткого общения. Прибыл я в воскресенье и прямо с вокзала зашел к Юрке, забрал кота, выплатил причитающийся другу гонорар и поднялся на свой этаж. Весь косяк, начиная от пола, был утыкан квитанциями, предупреждениями, угрозами от ЖЭУ и прочая и прочая. Подобрав ядовитые листочки, я аккуратно порвал их на четыре части и сбросил в унитаз. Воду, слава Богу, не отключили, свет тоже. Только телефон молчал этакой египетской мумией. Но это даже хорошо, думал я, матеря про себя Юрку, который обещал аккуратно и вовремя оплачивать все мои коммунальные услуги. Неожиданно громко заорал кот. Обследовав все углы и потайные места, не найдя при этом даже мышиного хвоста, он был разгневан. Впрочем, жрать хотел и я Поэтому, тщательно спрятав остатки оганяновского вознаграждения, я отправился в близлежащее кафе. В два часа дня, когда рычащий кот дожирал сардельку, а я скручивал голову «Столичной», в дверь позвонили условным кодом. – Ты, свинья, почему не заплатил за телефон? – едва открыв дверь, пошел я в наступление. – Понимаешь, с бабками напряг… – Не с бабками, а с бабами у тебя напряг, и с мозгами тоже. Заходи уж… Состроив виноватую рожу, он протопал на кухню и уселся на мое место. – Зато, Кот, гляди, чистота-то какая, каждую неделю убирался. – Так я тебе и поверил, небось своих шлюх заставлял. Небось все постельное белье мне перепачкали. – Кот, все простыни, наволочки добросовестно выстираны, тщательно выглажены, аккуратно сложены. Посмотри в шифоньере. А вообще, не рычи, самое главное я сделал точно и в срок – написанную тобой и тебя же компрометирующую записку я уничтожил. – Ну, тогда наливай! – Это мы могем. – Юрка воспрянул духом и приволок из комнаты два хрустальных стопарика. – Будем? – Будем! – Кот, а у меня к тебе дело, – зачавкав сарделькой, сообщил сосед. – Шел бы ты… – поперхнулся я водкой. – От твоих дел разит моргом, как сивухой от этой «Столичной». – Да нет, на этот раз дело пустяковое. – Все! Допивай и топай домой. – Как знаешь. Проснулся я под вечер, с похмелья, но в хорошем настроении. – А что, Константин Иваныч, – спросил я себя сам, – не сходить ли нам к нашей знакомой, тридцатилетней вдовушке Аннушке? Отчего же не сходить? Можно и сходить. Путь не дальний. Вдова веселая, детьми не обременена. Напитки первоклассные. Тело приятственное. Сходи, раб Божий Константин. В девять вечера, постриженный и отмытый, в наилучшем фраке, я нажимал кнопку звонка, которой не касался больше года. «Дурак, – подумал я запоздало, – а вдруг она успела выскочить замуж? Ладно, скажу, ошибся квартирой», – в последний момент, когда дверь уже открывалась, решил я. Мои опасения оказались напрасными, потому что за двойной дверью гремела музыка, булькал хохот вперемежку с пьяными выкриками. – Ба! Кто к нам пришел! – Полупьяная Анна орденом повисла на шее. – Котик мой милый, совсем меня забыл, – размазывая по моей морде тушь и губную помаду, причитала она. |
