Ужинали мы чуть больше часа, и когда вернулись в номер, то маленькая стрелка антикварных ходиков еще не подошла к одиннадцати. Как я предполагал, Мамаев лезть первым под душ отказался наотрез. Только после меня, да и то с большим скандалом мне удалось загнать его под живительные, отрезвляющие струи. Минут через пять он уже сам с удовольствием похрюкивал и приплясывал.

- Котяра, ты был абсолютно прав, называя меня круглым засранцем. Я прошу у тебя прощения. Иди сюда и потри мне спинку.

- И давно в тебе проснулись гомосексуальные наклонности?

- Я на полном серьезе, сам-то я по причине полноты дотянуться до нее не могу, а там что-то чешется.

- Приедешь домой, там тебе супруга почешет. Чем я тебе ее потру, носком, что ли?

- Ага, я всегда в командировках так делаю

- Достал ты меня, толстый педераст, - входя в ванную, ругнулся я. - Где носок?

- А вот он, только дверь закрой, холодом несет, простудиться можно.

- Какие мы нежные! - закрывая дверь, проворчал я. - Поворачивайся задницей, красный террор пришел!

- Ты мне меж лопаток поскреби, меж лопаток, там у меня чешется. Я тебе по...

Что он мне "по...", я так и не понял, потому что что-то тупое и огромное лопнуло в моей голове и меня не стало.

Я полулежал на чем-то мягком и удобном. Мимо носились какие-то совершенно незнакомые люди в милицейской форме и белых халатах. Один из них, склонившись надо мной, водил перед самым носом пальцем, наверное проверяя, не сдох ли я, а если нет, то когда сдохну. Люди суетились, размахивали руками и о чем-то горячо спорили, только вот их голосов я абсолютно не слышал. Наверное, случилось что-то из ряда вон выходящее, если собралось столько народу.

А что, собственно, случилось? Мы поселились в гостинице. Сходили в ресторан, а потом я Мамаеву тер спину, а потом... Что было лотом? Кажется, меня кто-то ударил. Но кто? Неужели Мамай? Абсурд, не иначе, я чокнулся.

Видно, мое огорченное лицо чем-то не понравилось человеку в белом, потому что он, невзирая на мой слабый протест, всобачил мне укол, которого я не почувствовал.

Потом меня куда-то несли, везли, раздевали, и все это происходило в удивительной, непривычной тишине. А немного погодя наступило полное блаженство глубокого покоя и сна. Наверное, такие наркотики вкалывают в раю, успел подумать я, уходя в розовый туман небытия.

Белый потолок и никель кроватных стоек, белизну простыней и характерный запах больницы при пробуждении я воспринял спокойно. Видимо, какой-то сектор моего крохотного мозга даже во сне продолжал работать. То есть я вспомнил абсолютно все, вплоть до хлопка в моей голове.

Заранее опасаясь боли, я медленно повернул голову. На второй койке у противоположной стены сидел Мамай и с тревогой наблюдал за моими робкими телодвижениями. Кажется, он пострадал меньше моего. Хотя цветущим его вид назвать было нельзя, но он сидел! Интересно, как работает его слуховой аппарат? Если он, как и я, его потерял, то дело дрянь.

- Чего уставился? - громко спросил я, с удовлетворением отмечая, что слышу сам себя, хоть плохо, но слышу.

- Жду, когда ты скажешь мне спасибо, - глухо, как сквозь вату, ответил он.

- За что?

- За то, что позвал тебя потереть мне спину. Если бы не эта добрая русская традиция, то пришлось бы мне отклеивать тебя от стен.

- Свинья ты бессовестная, да если бы я на пинках не загнал тебя под душ, нас бы обоих отклеивали санитары. А они бы непременно перепутали наши кишки, и моя маленькая Милка получила бы бандероль, в которой вместе с прекрасным сердцем ее мужа лежала бы твоя жирная задница.

- А моя мудрая голова была бы измазана твоими гнилыми мозгами. Говорил тебе, пасут нас, а тебе все трын-трава. Вот тебе и похмельный синдром, вот тебе и агенты ЦРУ. Агенты не знаю, а вот следователь сейчас явится. Он уже с утра был, только я спящим притворился.