— Она сама не знала, что он употребляет наркотики. Его легко сломать. А она его очень любит. И потом я узнал, что ее засекли. Почти сразу. И могли легко убить.

— Ты говорил с ней об этом?

— Нет. Я хотел сначала посоветоваться с тобой. Мне не с кем больше поговорить по душам.

— Это серьезные подозрения, — нахмурился Турецкий.

— И потом, я почувствовал некоторую фальшь еще в Москве. В постели, когда каждый жест и взгляд как под рентгеном. Тогда я не обратил внимания на этот оттенок игры, а сейчас, когда вспоминаю, то все как под увеличительным стеклом. И потом, она стала задавать вопросы, которые не относились к ее компетенции. Я ничего ей не ответил, отшутился и тоже не придал значения. Это уже ошибка. И когда я сообщил, что мы взяли этих, она побледнела. Испугалась. Может быть, мне показалось, я что-то утрирую, но когда собираешь все вместе, то… — Питер не договорил. — Что мне делать?

— Надо думать. Ты обязан доложить обо всем руководству и сообща принимать решение. Один ты этот вопрос решать не вправе.

Турецкий, подражая Питеру, состроил грустную гримасу.

Вечером позвонил Меркулов и сообщил, что пропал Басов. Костя разговаривал с Ильей Евгеньевичем, и тот сообщил, что Сергей не появляется уже четвертый день. Правда, он оставил записку, что устал и на пару недель хочет съездить отдохнуть к друзьям в Карелию, на озера. Записка была написана рукой племянника, академик это признавал, но он никогда не слышал от него ни о каких друзьях, да и такой бесцельный отдых физик не признавал, а последние три года летние месяцы проводил в Сходне, на даче.

— Мне надо быть в Москве, Костя, — выслушав его, сказал Турецкий.

— А что с Нортоном?

— Его отправляют в Швейцарию и там будут решать его судьбу.

— Его могут отбить по дороге.

— Мы все предусмотрели. Швейцарские власти согласны, чтобы его сопровождали ребята из «Пятого уровня». Мы разработали план, и весьма неплохой. Его не потеряют. Лишь бы швейцарцы отдали его.

— Они никуда не денутся, — ответил Меркулов.

— Я могу ехать?

— Лучше бы тебе остаться и все проследить самому. Сам понимаешь, Скопин в таких делах еще парень неопытный. Что с Гжижей?

— Боюсь, пока его мы не получим. Мы заявили в Интерпол. Они постараются. Извини, но я приеду…

Повисла пауза.

— Я не могу тебе дать такого разрешения, — сказал Меркулов.

— Я приеду по собственному разрешению! — помедлив, сказал Турецкий. — Сейчас в Москве я нужнее!..

38

Басов четвертые сутки томился на даче Станкевича. Время уговоров закончилось. Почти четверо суток Геннадий Генрихович разными способами добивался от физика лишь одного: сделать работающую копию аппарата. Он предлагал ему миллион долларов наличными, пытался шантажировать тем, что убийство Шелиша падет на него, угрожал смертью, но Сергей не соглашался. Он уже понял, что перед своим побегом Тюменин не выдержал и, обманув Хозяина, уничтожил проклятый «фантом», а значит, так тому и быть.

Перелом наступил на пятый день, когда утром в половине девятого Басова подвели к окну, и он увидел во дворе беззаботно прогуливающегося Владимира Саввовича Ивлюшкина, директора его родного клинского детского дома. Физик тотчас узнал его и обомлел. Саввич, как все в детдоме звали Ивлюшкина, заметно постарел, сгорбился, седые волосы торчали в разные стороны. У Сергея слезы брызнули из глаз. Кузьма тотчас увел его от окна. Владимир Саввович и придумал ему фамилию — Володин, использовав свое имя.

Кузьма привел Сергея в кабинет Станкевича.