Инженерская получка под расчет. А на черный день мне беречь не приходится – когда он приходит, меня берут полностью на иждивение государства. Министерство внутренних дел о моем черном дне заботится.
Надька‑официантка принесла закуски – двойную порцию зернистой икры, семгу, ростбиф, спинку нельмы, лепесточки масла, свежие помидоры и огурцы. Нагретый хлеб был покрыт салфеткой. Она расставила все это на столе, в большую прозрачную рюмку налила водки и сказала:
– Приятного аппетита!
– Спасибо. Слушай, Надежда, ты не хочешь за меня замуж?
Она удивленно посмотрела на меня и засмеялась:
– У вас уже, наверное, есть две жены и трое ребят.
– Будешь третьей. Ты ведь не маленькая, наверное, смекаешь, что лучше быть третьей женой лауреата, чем первой женой шофера.
Надька пожала плечами:
– Кому как.
– А у тебя есть кто‑нибудь?
Она будто раздумывала мгновенье – стоит ли со мной говорить об этом, потом тряхнула головой и с улыбкой сказала:
– Есть. С хорошим парнем я встречаюсь.
– Лучше меня?
– Ну как сказать вам… – Она засмеялась, потом нашла самое для нее приятное объяснение: – Он ведь молодой.
– А кем он служит, твой молодой?
– Он тоже официант, в ресторане «Украина». Мы вместе в торговом училище занимались.
– Что же это за профессия у мужика – салфеткой шаркать по столу и с подносом бегать?
Она озадаченно посмотрела на меня, и мне захотелось наступить на нее каблуком – за то, что ее холуй сопливый для нее в сто раз лучше меня, потому что они оба молодые, а я вроде бы уже старый.
– А чем же плохая профессия – людей кормить? – спросила она.
– Хорошая профессия, – сказал я. – А у вас дети тоже будут официанты? В газетах о вас напишут – потомственные официанты, целая династия официантов.
Надька пристально посмотрела мне в глаза, я видел, как она закусила губу, и на душе у меня стало легче.
– Посмотрим, кем дети станут. Может быть, официантами, а может быть, лауреатами. Может быть, не хуже вас будут.
– Ну не хуже меня – это трудно, – засмеялся я. – Почти невозможно. На это надо всю жизнь положить, чтобы достичь того, чего я достиг.
Она меня уже остро ненавидела, я видел это по тому, как она опустила ресницы, чтобы не смотреть мне больше в глаза. Но мне уже было наплевать на дружбу нашу и на ее отношение ко мне – я ведь справлял прощальный бал, и Бог весть когда мне придется снова сесть к ней за стол. И сказал я ей:
– Все‑таки ты подумай насчет замужества со мной. Выкатимся мы из загса, и поедем в ресторан «Украина», и сядем за стол к твоему бывшему жениху, и он нас с тобой будет обслуживать весь вечер как миленький, и тогда ты сразу оценишь и поймешь, чьей женой быть лучше.
Она, не поднимая глаз, кивнула и сказала:
– За мой второй стол сейчас иностранная делегация ужинать придет, так что вас дообслужит Рая, вон та блондиночка. Она и по счету получит…
– А чаевые кому? Ей или тебе?
Она подняла наконец глаза, узкие они стали, злые, и сказала с придыханием:
– Вы себе на них белые тапочки закажите!
Крутанулась на каблуках и ушла. А я стал ужинать. И оттого что я с ней рассчитался за свою «старость» и лауреатство, настроение у меня несколько улучшилось, хотя все равно на душе было нагажено, будто вместо зернистой икры положили мне в серебряное блюдечко куриного дерьма.
Почему‑то вспомнил я про Сеньку Бакуму – шепнул мне кто‑то перед самой посадкой, что он завязал. Но это, наверное, вранье. Не станет Бакума завязывать, не такой он парень. |