Вот именно, что как-нибудь… Но в самом-то деле — не отказывать же даме в любезности.

Даже если она самая вредная и хитрая вертихвостка во всей Империи!

— Как вам будет угодно, графиня. — Я поднялся из-за стола. — Вы желаете идти сейчас, или…

— Сейчас, непременно сейчас, князь. — Гижицкая отодвинула стул, встала и крутанула на пальце брелок с ключами от “Астон Мартина”. — Сядете за руль? Надеюсь, вы сможете… не слишком спешить?

От последних слов графини тишина в зале сгустилась настолько что ее, пожалуй, можно было бы резать штыком от трехлинейки. Я краем глаза увидел, как Богдан обеими руками зажимает себе рот, чтобы хоть как-то удержать рвущийся наружу комментарий.

Спасибо, Богдан.

Я счел за благо отмолчаться и просто направился к Гижицкой, чтобы сопроводить ее к выходу. Когда я открыл перед ней дверь, графиня обернулась, изобразила легкий поклон и проговорила:

— Доброй ночи, милостивые судари… Было приятно разделить с вами праздник.

В ответ ей раздались нестройные выкрики, о содержании которых мне не хотелось даже думать. Не дожидаясь, пока завершится обмен любезностями, я взял Гижицкую под локоть и настойчиво потянул к машине. Она не сопротивлялась — скорее наоборот, с явной охотой оперлась на меня. Шагала графиня не слишком твердо — то ли сказывался хмель, то ли усталость после гонки…

То ли ей зачем-то оказалось нужно изображать беспомощность, чтобы иметь уважительный повод буквально повиснуть на мне, прижимаясь боком. На улице было холодно, но тело Гижицкой — теплым, почти горячим под тонкой тканью платью.

— Князь… — графиня, не сбавляя шага, пристроила голову мне на плечо. — Чудесная ночь, разве не так?

— Не могу поспорить.

Я осторожно отстранился и открыл для Гижицкой дверцу “Астон Мартина”. Не с первой попытки — во весь правый бок авто проходила глубокая замятая царапина от столкновения с “Мустангом”, и механизм работал нехотя. Ее сиятельство плюхнулась на пассажирское сиденье, каким-то чудом при этом не растеряв и крупицы изящества — и тут же принялась стаскивать с себя туфли.

— Не так просто ходить на этом… Красота, увы, требует, жертв, — пожаловалась она. — Но, может быть, легкий массаж…

Дослушивать я не стал — просто захлопнул дверь и обошел машину, по пути собирая в кулак остатки терпения и самообладания. Гижицкая вызывала самые противоречивые эмоции и желания — но не меньше половины из них упорно сводились к тому, чтобы как следует врезать ей… по попе. Больше всего на свете мне не хотелось поддаваться на ее бессовестные, вульгарные и совершенно неуместные провокации.

Нет. На самом деле, конечно, хотелось — чего уж там.

— Мой дом на Екатерининском канале, князь… Не так уж далеко от вашего, не находите?

Как только я обошел машину и уселся за руль, Гижицкая тут же обрушила на меня чуть ли не весь свой арсенал разом. Чуть отодвинулась, закинув руку за голову, и развалилась в роскошном кожаном кресле. Нет, никакой дешевой демонстрации, вроде задравшегося выше резинки чулков платья или будто бы случайно оголившегося плеча, она себе не позволила. Но это было и не нужно — и без подобных крайностей ее сиятельство выглядела так, что любой юнкер на моем месте захлебнулся бы слюной.

Глаза Гижицкой чуть поблескивали в полумраке салона — одновременно пьяно и маняще.

— Пристегнитесь, графиня, — вздохнул я, запуская двигатель.

— И не подумаю! — Гижицкая тряхнула головой, роняя на лицо светлые пряди.