— Примите мои поздравления, князь.

Когда Гижицкая заговорила, шум вокруг тут же стих. Графиня обладала какой-то особенной магией, никак не связанной с родовым Даром: стоило ей выйти из машины, как все внимание тут же досталось ей.

Оставалось только порадоваться, что это не случилось раньше, когда юнкера еще качали меня — иначе бы я точно разбил голову об асфальт.

— Ваше сиятельство… — Я чуть склонил голову. — Примите мою благодарность. Вы непростой противник. С отличным автомобилем.

— Вы мне льстите, князь. Но я все рада слышать.

Гижицкая отсалютовала мне бутылкой шампанского и тут же отхлебнула прямо из горлышка. Вульгарнейший жест — особенно в сочетании с туфлями и коротким платьем. Но даже это ничуть не лишало графиню ни аристократичности, ни утонченности. Скорее наоборот: добавляло какого-то гротескно-противоречивого шарма. Вокруг нее тут же собралась целая толпа юнкеров, и уже через пару минут любой из них наверняка сам бы бросился под грузовик за один только ее взгляд.

А я… Нет, не то, чтобы не разделял всеобщее веселье, но глубоко внутри напрягся — на столько, на сколько хватило остатков сил. Ее сиятельство была не из тех, кто делает глупости просто так, от широты души. И это значило только то, что она оказалась здесь не случайно.

И не случайно влезла в нашу гонку.

— Не пройти ли нам внутрь, милостивые судари? — Гижицкая зябко повела плечами, на которых уже красовался чей-то парадный китель. — Здесь становится холодно.

Одного ее слова оказалось достаточно, чтобы вся юнкерская братия тут же ломанулась обратно в заведение, на ходу бросая папиросы и вытряхивая трубки. Какое-то подобие хладнокровия сохранял только Иван. И даже у моего матерого “дядьки” глаза подернулись какой-то мутноватой пленкой, а лицо понемногу обретало сладостно-мечтательное выражение. И дело явно было не в алкоголе.

Плохо дело. Еще полчаса — и господа юнкера просто-напросто сожрут княгиню. Или она их… Второе, пожалуй, куда более вероятно.

За каких-то несколько минут Гижицкая очаровала всех моих однокашников. Они окружали ее плотной стеной, но графиня все-равно каким-то непостижимым образом смогла оказаться рядом. Совсем близко — так, что ее плечо на мгновение прижалось к моему.

— Если бы я захотела, — вдруг прошептала она — тихо-тихо, так, что никто, кроме меня, не услышал, — пришла бы первая!

От неожиданности я чуть не споткнулся, а ее сиятельство уже скрылась за дверью, напоследок успев не только подмигнуть мне, но даже высунуть кончик языка. Причем так хитро и незаметно, что не увидел никто — даже шагавший с ней рядом Подольский.

Благородный подпоручик и так был изрядно навеселе — а после гонки успел выхлебать бутылку шампанского в одиночку и, видимо, окончательно уверовал в собственную неотразимость. Графиня вежливо кивала, улыбалась шуткам Подольского — но прочих “проявлений” избегала с немыслимым изяществом: стоило Богданову “дядьке” взять ее под локоток — она тут же ловко вывернулась, скользнула к ближайшему столику — и уселась.