Когда Милица надевала платье, то подумала, что герцог, видимо, имел в виду то же самое, заказывая его.

Глаза герцога излучали не только одобрение, но и восхищение, когда он смотрел на нее. Но он только сказал:

— Вы очаровательны! — Ужин готов. Пойдемте?

Повар на вилле оказался таким же мастером своего дела, как и кок на «Сирене».

Вскоре они вновь увлеклись излюбленными спорами, и Милица чувствовала себя фехтовальщицей, которая пыталась парировать выпады герцога.

Будучи более искусным в словесных баталиях, он неизменно выходил из них победителем.

После обеда француженка-горничная, помогавшая Милице одеваться, уже ожидала ее в холле с бархатной накидкой, отделанной белой лисицей, и с кружевным шарфом; чтобы покрыть голову.

Изысканное тонкое кружево шарфа было настолько длинное, что, спадая с плеч, доходило до подола платья.

Вечер был холодный, и она понимала, что герцог, как и на яхте, оберегал ее от ночной прохлады., Автомобиль уже дожидался их, и они поехали вниз к морю.

После оживленной беседы за ужином герцог был довольно молчалив, и Милица не знала, о чем он думает.

«Он так добр… и я хочу… отблагодарить его, несмотря на то, что он не хочет моей благодарности», — думала она.

Автомобиль остановился у подъезда какого-то дома. К удивлению Милицы, свет горел в нескольких окнах.

— Эта вилла принадлежит одному русскому, спасшемуся от революции, — сказал герцог. — Его сейчас нет, но я хочу что-то показать вам.

Он помог княжне выйти из автомобиля, и они вошли в холл, который был пропитан ароматом цветов. Слуга принял от Милицы шаль, оставив на ней кружевную вуаль.

Герцог повел ее вдоль прохода, и когда они достигли его конца, послышались величественно-тихие звуки музыки. Они напоминали ей орган.

Княжна с волнением ожидала, что их будет встречать множество гостей.

Герцог подал ей руку. Она сжала ее пальцами и сказала:

— Я… я не знаю… как… вести себя, Герцог остановился.

— Это не прием, — ответил он. — Здесь частная часовня Русской Православной Церкви, к которой вы принадлежите.

Перехватив ее изумленный взгляд, он сказал:

— Ваш отец велел мне позаботиться о вас, и я намерен сделать это как ваш муж!

Милица замерла.

Она держалась за него обеими руками, будто боясь упасть.

— В-вы… просите меня… в-выйти замуж за вас? — спросила она еле слышным голосом.

Он отрицательно покачал головой.

— Я не прошу тебя — я повелеваю тебе! — сказал он. — Так же, как ты требовала тогда моей помощи. Тебе так же невозможно отказаться, как и мне тогда, Он заглянул ей в глаза, и Милица поняла, что это — правда и ей ничего не остается, Как повиноваться ему.

Он понимал, какие чувства ее обуревают.

Он ввел княжну в открытую дверь и повел к свету свечей, горевших на алтаре ив серебряных светильниках, свисающих со свода церкви.

Сама служба, молитвы, произносимые перед святыми иконами, зажженные свечи в руках у нее и герцога и венцы, которые держали над их головами, — все это сплелось в замечательную картину, она это никогда не забудет.

Эта церемония запечатлелась в ее сердце.

Твердый голос герцога перед алтарем и ее робкие и смущенные ответы священнику отзывались в ней странной мелодией — это была песня радости, всколыхнувшейся в ее душе.

Княжну точно окрыляла всевозрастающая восторженность, особенно с того момента, когда герцог надел кольцо на ее палец и они опустились на колени для благословения.

И вот она осталась наедине с мужчиной, который стал ее мужем, тот самый человек, которого она ненавидела, а теперь питала к нему совсем иное чувство.