На том поле, у реки далекой

    Стрелы жатву собрали свою

    И на месте той битвы жестокой

    Затуплялись мечи о броню.

    Там стонала земля под ногами,

    Грохотало от лязга мечей.

    И надрывно неслись над полками

    Крики тысяч и тысяч людей.

    Но проходят года и века,

    Зарубцуются старые раны.

    Но останется боль навсегда –

    Боль погибших на поле той славы.

    И как будто закат, в кровь окрасив траву

    Поднимает из праха могучую рать,

    И вот снова в неравном жестоком бою

    Все как прежде готовы стоять.

    Тих, недвижим этот призрачный строй.

    В нем встали солдаты прошедших времен.

    Солдаты, навечно обретшие покой

    На Калке, в Полтаве и под Москвой…

    Но как только везде начинает светать

    Незаметно, бесшумно исчезает та рать.

    И несется над полем очень тихо, как стон:

    “Если будет беда, позовите, мы ждем. Мы придем…”

    И пока будем помнить о тех, кто в строю

    Насмерть стоял в том кровавом аду

    Они будут всегда на том поле стоять

    И всегда будут нас охранять, защищать.

    Это воспоминание опять вызвало привычную боль в груди. Я замер, стараясь поскорее взять себя в руки. Однако на этот раз воспоминания принесли не только боль, но и странную радость. Все было как раньше. Казалось вот-вот из-за двери выйдет мать с отцом. Они никогда не торопили меня, когда я вот так подолгу замирал перед каким-нибудь экспонатом. Но чуда не произошло. И на этот раз мне не удалось привычно постоять перед витриной. Старая Наседка не любила никаких отвлечений. Для нее важно чтобы все было по правилам. Раз шла экскурсия, то все должны слушать экскурсовода и никакой самодеятельности. Самодеятельность она вообще не выносила ни в какой форме. Именно из-за этого, несмотря на то, что мне музей понравился, я мечтал, чтобы экскурсия закончилась как можно скорее.

    Все в мире заканчивается – закончилась и экскурсия…

    – Вы все запомнили, дети? – строго спросила Старая Наседка на выходе.

    “Дети” угрюмо молчали. Кажется, своими бесконечными одергиваниями она достала всех. Да и строя на этот раз никакого не было, несмотря на все призывы. Ведь в музее уже все были, а значит, назад никого не отправят. А наказание… его и перетерпеть можно. Любое наказание ничто перед унижением. И напрасно Старая Наседка призывала “деток” построиться. Она еще бегала вокруг нас, когда где-то в стороне неожиданно раздался какой-то хлопок. Я вздрогнул – хлопок был похож на тот, что прозвучал в машине. Похож, но все же чем-то он отличался… Я еще размышлял, когда раздался еще один хлопок. Кто-то взвизгнул.

    Из-за поворота выскочил мужчина и бросился мимо нас.