— Воспоминания… розы в пустыне!.. — зло повторил Родней. — Вы рассуждаете, как настоящая женщина. Пара красивых фраз, поцелуй — и можно спокойно вернуться к себе домой, к мужу.

Он схватил ее руку и крепко сжал тонкие пальцы.

— Сильвия, у вас нет выхода — слышите? Мы принадлежим друг другу, мы поняли это еще в день нашей первой встречи. Ты не уйдешь от меня! Мы поедем сегодня ночью в Париж или куда-нибудь на юг и потребуем, чтобы Монти дал вам свободу. Через несколько месяцев все будет кончено, и мы повенчаемся.

— Я не могу, не могу! — ответила Сильвия; ее щеки ярко пылали. — Родди, выслушайте меня. Вы только что сказали, что когда мы встретились, то сразу же почувствовали, что предназначены друг для друга, но это ведь неправда. Я действительно это поняла с первого момента, а вы нет. Я вам просто понравилась, и вам хотелось развлечься. Будьте же честны и сознайтесь, что я права. Некоторое время спустя вы полюбили и, наконец, поняли, что готовы на все, чтобы жениться на мне. Потом вы заболели, но в этом вы не виноваты, а вина ваша в том, что вы медлили и испытывали судьбу. Неужели вы думаете, что если бы я была больна, то не нашла бы способа дать об этом знать? А вы ждали, потому что решили, что и так все обойдется. И вот, пока вы медлили, а я томилась в ожидании, явился Монти и спас меня от горя, бедности и отчаяния. Вот почему я должна вернуться к нему — и навсегда. Я никогда бы не искала встречи с вами — это было бы нечестно, но в сегодняшнем происшествии с автомобилем я ведь не виновата.

Она освободила свою руку и со словами: «Но теперь кончено все!» — направилась к дверям.

— И это вы зовете любовью? — с горечью воскликнул Родней.

Сильвия обернулась. Широко открытыми, полными слез глазами она посмотрела на искаженное гневом лицо Роднея.

— Я буду любить тебя всю жизнь, — сказала она и вышла из комнаты.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Когда Сильвия вернулась домой, Монти еще не было. Она прошла в свою комнату, чтобы привести себя в порядок.

После всего случившегося, несмотря на сильное нервное потрясение, она чувствовала себя почти счастливой. Прежнее состояние беспокойства и неудовольствия исчезло.

Она причесывалась гребнем из светлой черепахи, недавним подарком Монти, когда он вошел в вестибюль.

Обычно он всегда давал ей знать об этом, слегка насвистывая, а она отвечала: «Я здесь». В этот день он молча вошел в дом и прямо прошел к себе. Потом без стука открыл дверь в комнату Сильвии:

— Алло!

Сильвия взглянула на него и улыбнулась.

— Как ты провел сегодняшний день? — спросила она.

— Неплохо.

Он стоял за ее спиной, тупо уставясь на ее склоненную головку, на золотые завитки на затылке… Один раз крепко сжать рукой эту нежную шею, и…

— Ты нездоров, Монти?

Сильвия подняла голову и посмотрела на него.

— А тебе не все равно?

— Конечно, нет. Я была бы очень огорчена, если бы ты заболел.

— Ты, значит, действительно ценишь меня?

— Больше, чем кого бы то ни было на свете.

Он готов был ударить ее в этот момент: его большая рука невольно сжалась в кулак.

Шепотом, задыхаясь от гнева, который сжимал ему горло, он сказал:

— Лжешь! Я могу доказать это…

Сильвия поднялась с кресла, в котором стояла на коленях, в позе маленькой девочки, и, выпрямившись, остановилась перед ним.

— Что это значит, Монти?

Он тем же хриплым шепотом пробормотал:

— Я знаю все… Я видел… И не смей лгать мне… Не смей!

Сильвия молчала.