|
Послушала бы Алена мои горячие речи один раз, другой, третий — и ей стало бы ясно, что я, Тарас Волошенко, и есть тот самый человек, какой ей нужен. Сама бы в жены запросилась, если бы я не женился в срок. Вот так-то, друзья! Если любишь, так люби смело, с азартом. Обходительность с любимой должна быть наступательной. Как советскому солдату по боевому уставу положено в бою действовать? Наступать и наступать! Вот я бы наступал и в любви, а не отсиживался в пассивной обороне. Вот' Как, товарищ старшина? Правильно я рассуждаю? Смолярчук поднялся с земли:
— Пошли домой! — и, широко шагая, направился вниз, к заставе. Тюльпанов и Волошенко, сдерживая смех, переглянулись. — Ничего, такая сердечная тренировка ему на пользу, — вполголоса сказал Волошенко. — Пошли и мы, Тюльпанов! Смолярчук вернулся на заставу. Капитан Шапошников, увидя старшину, попросил его зайти в канцелярию. Именно — попросил, а не приказал. Смолярчук все понял: пришла тяжелая минута расставания, кончилась трехлетняя боевая дружба. Да, он не ошибся в своих предположениях. Когда вошел в канцелярию, капитан Шапошников сказал, что из штаба получена телефонограмма о демобилизации старшины Смолярчука. Смолярчук молча, краснея и бледнея, выслушал начальника заставы. Он топтался на рассохшихся скрипучих половицах, не зная, сказать что-нибудь в ответ на слова капитана или молчать дальше; выйти из канцелярии или еще стоять вот так, чурбан чурбаном. — Садитесь. — Шапошников попытался подать Смолярчуку стул. Старшина вспыхнул, подбежал к Шапошникову, взял стул. — Что вы, товарищ капитан! Не генерал я, а всего-навсего старшина. •— Бывший старшина, — уточнил Шапошников и усмехнулся. — Не скоро вы отвыкнете от своего старшинского звания. С утра до ночи приходилось слушать на заставе «старшина» да «старшина», и вдруг — просто Смолярчук. — Шапошников закурил, положил коробку папирос перед Смолярчу-ком: — Курите! Оба густо задымили. Помолчали. — Значит, уезжаете? — спросил Шапошников, глядя в окно. — Да, товарищ капитан, приходится. Отслужил свою норму сполна. Послужу теперь там, дома. — И что же вы дома будете делать? — В механические мастерские эмтеэс определюсь. Привычное место. — Из огня, значит, да в полымя. Работы теперь у вас в Сибири по самое горло. Надо поднимать целину, учить трактористов, ремонтировать машины, строить жилища, дороги, амбары. Таким строителем станете, что некогда будет и заставу вспомнить. — Для воспоминаний всегда найдется время, даже в разгар уборочной или во время пахоты. — Интересно, что же вы будете вспоминать? — Все, наверно. И больше всего: каким пришел на заставу и каким прилетел домой. — Неужели еще не забыли первые дни службы на заставе? — Разве забудешь! Прямо живой стоит передо мною стриженный наголо солдат Смолярчук. — Он густо покраснел, блестящими глазами посмотрел на Шапошникова и опустил голову. — Спасибо, товарищ капитан, за трехлетнюю науку! Век ее не забуду! — Боевую дружбу грешно забывать'. — Шапошников поднялся, положил обе ладони на раздольные плечи Смолярчука. — Я тоже не забуду, какого солдата граница отправляет домой. — Молча, пристально посмотрел ему в глаза и опять тихо и грустно спросил: — Значит, уезжаете, старшина? А может, останетесь, а? Может быть, еще повоюем локоть к локтю, а? — Нет, товарищ капитан, неделю назад, наверно, остался бы, а теперь… — Что же изменилось? Случилось что-нибудь?
— Ничего особенного. |
