Удомо углубился в чтение. Англичанка принесла чай, на этот раз в чайнике. Когда она ушла, Удомо сказал:

— Надо все обдумать. Вы, конечно, понимаете, что я не имею никакого отношения к этой истории. Мхенди — мой друг, и я пригласил его сюда, как пригласил бы любого из моих друзей, эмигрировавших из этой расистской страны.

— Вы ведь знаете, что его превосходительство и я полностью разделяем ваше возмущение расистским режимом Плюралии. Мы, конечно, не допускаем и мысли, что вы — премьер-министр страны — можете иметь к этому какое-то отношение. Мы так и заявим нашему правительству.

Удомо усмехнулся.

— У вас, по-видимому, на этот счет нет и тени сомнения.

— Когда долго работаешь вместе, нельзя не узнать человека. Вся ваша энергия направлена на то, чтобы создать независимое государство, и вы не станете рисковать из-за какой-то революционной авантюры в соседней стране, которая все равно добром не кончится.

— Хорошо бы моя партия верила мне так же, как вы.

— Они до сих пор не уяснили себе ваших намерений. Вы позволите мне закурить?

— Пожалуйста. Тогда в чем же проблема? Я готов поклясться в своей непричастности. Вы с Росли подтвердите это. Британское правительство отвергнет протест. Правительство Панафрики и не думало вмешиваться во внутренние дела Плюралии. Никакой проблемы нет.

Джонс раскурил трубку и сквозь дым наблюдал за Удомо.

— А если он попадет им в лапы?

Удомо уперся ладонями в стол и, улыбнувшись, откинулся на спинку стула. Потом откровенно расхохотался.

«Схватывает на лету», — подумал Джонс.

— Понимаю, — перестал смеяться Удомо. — А я считал, что вы верите в мой здравый смысл.

— В данной ситуации мы и в собственном здравом смысле сомневаемся. Очень уж мы с Росли ненавидим этот расистский режим.

— Ничто в показаниях Мхенди не может скомпрометировать меня.

— Вы понимаете, что я имею в виду? Может быть, какое-нибудь напутствие, совет…

— Понимаю. Не волнуйтесь. Ничего подобного не было.

— Вы сняли с моей души камень, — сказал Джонс. — Но есть еще одно обстоятельство.

— Да?

— Росли полагает, что если Мхенди ускользнет, то он вернется в Панафрику.

— И что тогда?

— Тогда мы должны будем арестовать его и передать властям Плюралии.

Удомо долго молчал. Наконец отрицательно покачал головой.

— Боюсь, что я не могу согласиться на это.

— Но они потребуют его выдачи.

— В таком случае я подам в отставку. И, выдвигая вновь свою кандидатуру, буду вынужден поставить вопрос о передаче нам контроля над полицией и службой безопасности.

— Вы этого хотите?

— Вы прекрасно знаете, что нет. Мы еще не готовы к тому, чтобы своими силами поддерживать в стране порядок. Если это случится, у нас пышным цветом расцветет взяточничество. Только в нашей стране это будут не взятки, а «благодарность», освященная традициями племен. Нет, если бы мне пришлось сейчас взять под контроль полицию, это было бы катастрофой. Мне нужно, по крайней мере, лет пять для того, чтобы сделать это безболезненно.

— Как же нам в таком случае быть?

— Это уж ваша забота, Джонс. Полиция пока в ваших руках. Учтите только, если мне придется начать кампанию, она неминуемо примет антиевропейский характер, а это, как вы понимаете, будет на руку приверженцам племенного строя. Все это очень прискорбно, но вы должны понять меня.