— Вон он стоит, улыбается. Из всех, кто его сейчас окружает, может быть, только один-два человека имеют некоторое представление о том, какую тяжкую ношу несет он на своих плечах. И если бы кто-нибудь из нас — вы или я — сказали им: «Господа, перед вами человек, который взял на себя титанический труд — перетащить страну из одного века в другой», — они бы, конечно, поняли буквальный смысл этих слов, но никак не истинное их значение. Я могу сказать вам, Джонс, только одно: ни за какие блага не хотел бы я быть сейчас на его месте.
— Но ведь не выдаст же он своего друга?
— Не выдаст? А вы поставьте себя на его место… хотя где нам с вами. Возможно, мы способны понять это.
— Это было бы чудовищно!
— Было бы, — согласился Росли.
— И все же… — с тревогой сказал Джонс.
— От этого «все же» у меня и сосет под ложечкой.
— Может, еще ничего не случится.
— Итак, Джонс, мы с вами закрываем глаза. Может, ничего и не случится! Я не буду думать об этом, пока меня не трахнет по голове. Совершенно сознательно выбираю позицию труса… Пойдемте, надо кончать веселье.
— Я скажу ему, что Мхенди вернулся, — сказал Джонс.
— Если только это для него новость.
— Мхенди приехал уже после того, как начался прием.
— Что ж, скажите.
На следующий день, едва стало смеркаться, Удомо прислал за Мхенди свою машину.
Селина была довольна.
— Это хорошо, — сказала она Мхенди, — последнее время он стал чересчур осторожным. Премьер-министру нельзя делать того, премьер-министру нельзя делать этого… Хорошо бы ему забыть, что он премьер-министр и снова стать борцом за свободу. Африке по-прежнему нужны борцы. Вот соберетесь вы сегодня все вместе, старые друзья, — ты, Эдибхой, Мэби. Попробуйте насесть на него. Мы должны выгнать из нашей страны белых. Выгнать всех до одного. Убеди его в этом, брат.
Она передала шоферу пакет с двумя курами, которых сама зажарила. Мария осталась с ней.
Удомо был один, когда приехал Мхенди. Он сидел над какими-то бумагами, погруженный в глубокое раздумье, вид у него был усталый. Он встал навстречу Мхенди.
— Мхенди! До чего же я рад тебя видеть. — Солнечная улыбка озарила его лицо. — Поздравляю… Ничему я так не радовался… — голос его задрожал от ненависти, — ничему вот уже много лет так не радовался, как тому, что ты нагнал страху на этих белых дикарей!.. Ну, как ты сейчас?..
— Отдыхаю. Приятно иногда пожить спокойно, — ответил Мхенди. — А ты?
«Он хорошо выглядит, — подумал Удомо, — как человек, который вновь нашел себя».
— По-старому. Стараюсь обвести кое-кого вокруг пальца. Разрываюсь на части. Но будущее уже начинает вырисовываться.
«А ты научился скрывать свои мысли, — подумал Мхенди. — Хотел бы я знать, что у тебя на душе. Пожалуй, стоит предупредить тебя насчет Селины». Он сказал:
— Ты знаешь, что Селина недовольна тобой?
— Знаю. Она, Эдибхой и многие другие. А тут еще оппозиция Эндьюры. Они поняли, какая сила в лозунге «африканизация». Но я их перехитрю. Они не способны сплотить вокруг себя народ. В этом они от меня зависят. Садись. Эди и Мэби скоро приедут. Я хотел немного поговорить с тобой без них.
— Не стоит недооценивать Селину, — сказал Мхенди.
Удомо усмехнулся.
— Да, это опасно: недооценивать кого-либо. Я в этом убедился. Откровенно говоря, только ее одну я и боюсь по-настоящему, — ее, да еще Эди. |