А мимо сая торопливо проносились машины одна за другой, и Кутуев иногда со страхом думал: «А как же с дневным заданием? Не справлюсь — придется с позором расстаться с машиной?!»

После обеда, когда шоферы толпились у будки с газированной водой, Шариф украдкой поглядывал на доску, где отмечались ходки водителей, и каждый раз замечал, что ему приписаны один-два рейса, значится больше, чем сделал. Шариф торопливо отыскивал своих друзей, но они и слушать его не хотели, говорили: «Ничего, ничего, мы тоже так начинали, научишься, привыкнешь, еще и перевыполнять план будешь, а то и Пашку Колесова догонишь, хотя на Пашку ориентироваться не советуем».

Как новенького, Шарифа не ставили в ночные рейсы, давали возможность освоиться с трассой. Но как-то к нему подошел Колесов и попросил обменяться сменами. Хотя портрет Колесова и красовался на Доске почета автоколонны, Шариф уже знал, что Пашку в автобазе не любили.

Человеком и шофером он слыл бывалым: и на Чуйских трактах помотался, и «дальнобойщиком» ходил, доставляя грузы в отдаленные аймаки Монголии, и на горном Памире класс выдержал, даже в курортном Крыму, в таксопарке, новую «Волгу» до капремонта успел загнать. И эта довольно-таки сложная трасса для Пашки, по его словам, была баловством.

Но баловство его стоило другим немалых нервов: никогда ни при каких обстоятельствах Пашка никому не уступал дорогу — ни порожний, ни с грузом; ни на развилке дорог, ни на маленьких мостах многочисленных речушек; ни днем, ни ночью. На разгрузке, обойдя кого-нибудь даже на территории комбината, он нагло отшучивался от наседавших шоферов: «В нашем деле нервы — первое дело, а у меня они как тросы у лифта, с двенадцатикратным запасом».

Шоферы в колонне оказались в основном семейные, степенные, сплотиться не сумели и отступились.

Но начальство Пашку любило. А как же! Передовик из передовиков! В отпускной период и в дни авралов Колесову цены не было: два плана — его норма!

До срока заездив машину, Пашка всегда умудрялся получить новую. Эту операцию он проделывал мастерски: в ход непременно шли Доска почета, грамоты и участие во всяких починах, которые Пашка, по большому своему опыту, поддерживал первым. Система была проверена давно: и на Колыме, и на Памире, и даже в благодатном Крыму — безотказно действовала и здесь, на рудниках. Пожалуй, за это Пашку не любили более всего.

Не будь Сергея с Калхазом, ездить бы Шарифу не на новенькой «татре», а на разбитом колесовском КрАЗе. О чем они толковали наедине с Колесовым, Кутуеву никогда не узнать, но Пашка отступился от «татры», на которую уже намертво нацелился.

Вот и сейчас, упрашивая Шарифа поменяться сменами, Пашка не преминул намекнуть: уступил, мол, ему, новичку-желторотику, потом и кровью заслуженную машину. Мысль о том, что Пашка вдруг подумает, будто он испугался ночной смены, заставила Кутуева согласиться. И удивительно, ночная дорога не только пришлась по душе Шарифу, но впервые он перекрыл задание. Теперь при случае Кутуев старался попасть именно в ночную и обменивался сменами со всеми желающими.

— Ты как сова, днем спишь, ночью работаешь, — шутил Калхаз.

Так к нему и пристало — Сова.

Пришла уверенность, и Шариф днем стал делать не меньше ходок, чем бывалые водители, хотя до Пашкиных результатов пока было далеко.

Теперь уже Сергей с Калхазом иногда вдруг обнаруживали приписки в своих рейсах, особенно ночных.

— Ночью со мной может тягаться только Сова, — говорил в курилке Пашка.

Дома, в Татарии, Шариф видел, как исконно сельские районы быстро превращались в промышленные зоны. Хлеборобы становились нефтяниками, газовиками, химиками.