— Итак, — начал Ирвинг. — Что нам достоверно известно о Николасе Тренте? Мы знаем, что он был педофилом и сидел в тюрьме за попытку совращения малолетнего. Трент жил почти рядом с захоронением убитого ребенка. Он совершил самоубийство в тот вечер, когда детективы задавали ему вопросы относительно первых двух пунктов.

Ирвинг взял один из лежавших на столе листов, стая молча читать, а потом продолжил:

— Это пресс-релиз, где констатируются три упомянутых факта, и далее говорится: «Николас Трент является объектом проводимого расследования. Повинен ли он в смерти жертвы, захоронение которой обнаружено неподалеку от его дома, будет установлено посредством лабораторных анализов и последующих следственных действий».

Он снова уставился в текст и в конце концов отложил лист.

— Коротко и ясно. Но этого маловато, чтобы удовлетворить интерес средств массовой информации к данному делу или помочь нам избавить управление от очередного скандала.

Босх откашлялся. Ирвинг сначала пропустил это мимо ушей, потом, не глядя на него, произнес:

— Да, детектив Босх?

— У меня создалось впечатление, что вы не удовлетворены результатами расследования. Дело в том, что пресс-релиз точно отражает положение вещей. Я был бы рад сказать вам, что думаю — ребенка на склоне холма убил этот человек. Был бы рад сказать — знаю, что убийца он. Но мы от этого далеки, и если на то пошло, полагаю, придем к противоположному выводу.

— Основанному на чем? — отрывисто спросил Ирвинг.

Босху становилось ясно, в чем цель этого собрания. Он догадывался, что на втором листе был пресс-релиз, который хотел распространить замначальника управления. Там, видимо, все сваливалось на Трента и говорилось, что он покончил с собой, понимая, что его разоблачат. Это позволило бы управлению разбираться с осведомителем Торнтоном без пристального внимания прессы. Избавило бы управление от унизительного признания, что утечка не подлежащей разглашению информации от одного полицейского привела к самоубийству, очевидно, невиновного человека. И дало бы возможность закрыть дело о найденных на холме костях мальчика.

Босх понимал, что все сидящие в кабинете знают: вероятность довести подобное дело до конца ничтожна. Оно привлекало к себе все нарастающее внимание журналистов, и самоубийство Трента предоставляло руководству удобный выход. Можно было взвалить подозрения на мертвого педофила, назвать расследование успешно завершенным и перейти к очередному делу — предположительно с большей вероятностью раскрываемости.

Босх понимай это, но не принимал. Он видел кости. Слышал, как Голлиер перечислял повреждения. Твердо решил в той прозекторской найти убийцу. По сравнению с этим установка управления и престиж руководства были второстепенными.

Босх достал из кармана куртки записную книжку, раскрыл на странице с загнутым уголком и уставился туда, словно читая многочисленные записи. Но там была всего одна запись, сделанная в субботу в прозекторской:

44 места с отдельными травмами.

Он не сводил взгляда с этой цифры, пока Ирвинг не заговорил снова:

— Детектив Босх? Я спросил — основанному на чем?

Босх поднял голову и закрыл книжку.

— Основанному на разрыве во времени — мы полагаем, что Трент поселился там, когда мальчик уже был похоронен — и на анализе костей. Ребенок подвергался жестокому обращению в течение очень долгого срока — с раннего детства. Это не согласуется с тем, что Трент убийца.

— Анализ сроков и костей не является решающим, — возразил Ирвинг. — Независимо от полученных данных все-таки существует вероятность — пусть и незначительная, — что это преступление совершил Николас Трент.