— Как давно?

— Он пролежал в земле двадцать лет. Опознать его помогла ваша дочь, позвонив нам.

— Шейла.

Казалось, она не произносила это имя так долго, что теперь проверяла, получится ли у нее.

— Миссис Уотерс, Артур исчез в восьмидесятом году. Вы знали об этом?

Она покачала головой:

— Меня там не было. Я уехала почти за десять лет до того.

— И не поддерживали с семьей никакой связи?

— Я думала... — Кристин Уотерс не договорила.

Босх ждал.

— Я не могла забрать их с собой. Была молодая и не сумела справиться... с такой ответственностью. Я сбежала, признаюсь. Сбежала. Думала, для них будет лучше не получать от меня вестей, даже ничего обо мне не знать.

Босх кивнул, давая понять, что понимает и одобряет тот образ ее мыслей. Не важно было, что не одобрял. Не важно было, что его мать тоже оказалась с ребенком на руках в раннем возрасте, в трудных обстоятельствах, но любила его и защищала с пылкостью, которая вдохновляла его всю жизнь.

— Вы написали им письма перед уходом? Я имею в виду — детям.

— Кто вам сказал?

— Шейла. О чем вы писали Артуру?

— Просто... просто написала, что люблю его и всегда буду о нем думать, но не могу находиться с ним. Всего я уже не помню. Это важно?

Босх пожал плечами.

— У вашего сына было при себе письмо. Может быть, ваше. Оно испорчено. Видимо, мы никогда этого не узнаем. В заявлении о разводе, поданном через несколько лет после ухода, вы ссылаетесь на оскорбления действием. Нужно, чтобы вы рассказали о них. Что это были за оскорбления?

Она покачала головой, на сей раз пренебрежительно, словно вопрос был раздражающим или глупым.

— А как вы думаете? Сэму нравилось гонять меня по всему дому. Он напивался, и приходилось вести себя тише воды, ниже травы. Его могло взорвать что угодно: плач малыша, громкий голос Шейлы. И мишенью всегда была я.

— Он бил вас?

— Да, бил. Превращался в чудовище. Это одна из причин того, почему мне пришлось уйти.

— Но детей вы оставили с этим чудовищем, — заметил Эдгар.

Теперь женщина не среагировала на его слова как на удар. Она уставилась на Эдгара с ненавистным выражением в светло-голубых глазах, заставившим детектива отвести свой взгляд. И очень спокойно обратилась к нему:

— Кто вы такой, чтобы судить других? Мне нужно было выжить, и я не могла их взять. Если бы взяла, не выжил бы никто.

— Не сомневаюсь, что они это поняли, — сказал Эдгар. Кристин Уотерс встала:

— Я больше не буду с вами разговаривать. Уверена, что выход вы найдете.

И направилась к арочному проему в дальнем конце комнаты.

— Миссис Уотерс! — позвал Босх. — Если вы не станете разговаривать с нами сейчас, то мы отправимся за судебным распоряжением.

— Прекрасно, — промолвила она, не оборачиваясь. — Отправляйтесь. Я поручу заняться им одному из моих адвокатов.

— И оно станет всеобщим достоянием в зале суда.

Это была авантюра, но Босх надеялся, что она подействует. Он догадывался, что эта женщина возводила здание своей жизни в Палм-Спрингс поверх тайн прошлого. И не захочет, чтобы кто-нибудь спускался в этот подвал. Светские хроникеры могли помаяться, рассматривая ее поступки и мотивы так же, как Эдгар. В глубине души она маялась и сама, даже по прошествии стольких лет.

Кристин Уотерс остановилась под аркой, затем вернулась к кушетке. Взглянув на Босха, она сказала:

— Я буду разговаривать только с вами. Пусть он уйдет.

Босх покачал головой:

— Это мой напарник.