— Очень хорошо, — загремел из динамика голос Ирвинга. — Как обстоят дела?

Биллетс нажала кнопку на телефоне, чтобы уменьшить громкость.

— Гарри, может, ответишь ты?

Босх полез во внутренний карман куртки и достал оттуда записную книжку. Он не торопился. Ему нравилось представлять, как Ирвинг сидит за своим столом, накрытым безупречно чистым листом стекла, и дожидается голосов по телефону. Раскрыл книжку на странице, сплошь покрытой краткими записями, которые сделал утром, завтракая с Джулией Брейшер.

— Детектив, вы там? — спросил Ирвинг.

— Да, сэр. Я только просматривал кой-какие записи. Главное — мы добились окончательного опознания жертвы. Имя мальчика — Артур Делакруа. Он исчез из дому на «Миле чудес» четвертого мая восьмидесятого года. Ему было двенадцать лет. — Босх остановился, предвидя вопросы, и заметил, что Медина записывает имя. — Не уверен, что нам следует это сейчас предавать гласности, — добавил Босх.

— Почему? — удивился Ирвинг. — Вы хотите сказать, что опознание еще не окончательное?

— Нет, шеф, мы уверены, что окончательное. Просто если мы раскроем это имя, то тем самым дадим понять, в каком направлении двигаемся.

— В каком же?

— Видите ли, мы вполне уверены, что Николас Трент к убийству не причастен, поэтому идем другим путем. Повреждения на костях указывают на регулярные побои начиная с раннего возраста. Матери в доме не было, и мы заинтересовались отцом. Пока не общались с ним. Готовим вопросы. Если мы объявим, что опознали останки и отец услышит это по телевизору, то будет предупрежден заранее.

— Если он похоронил там ребенка, то уже предупрежден.

— В определенной мере. Но он знает, что если мы не сумеем опознать кости, то никогда не заподозрим его. Неустановленность личности жертвы гарантирует ему безопасность. И это дает нам возможность приглядеться к нему.

— Понятно, — произнес Ирвинг.

Несколько секунд все сидели молча. Босх ждал, вдруг Ирвинг скажет что-нибудь еще. Но тот не говорил. Босх поглядел на Биллетс и развел руками. Она пожала плечами.

— Значит... — промолвил Босх, — мы не предаем гласности это имя?

Молчание. Затем голос Ирвинга:

— Полагаю, это благоразумно.

Медина вырвал из блокнота лист, на котором писал, скомкал его и бросил в мусорную корзину в углу.

— Есть что-нибудь, что можно предать гласности?

— Да, — быстро ответил Босх. — Можно обелить Трента.

— Исключено, — возразил Ирвинг. — Сделаем это в конце. Если вы завершите дело, тогда исправим огрехи.

Босх посмотрел на Эдгара, потом на Биллетс.

— Шеф, — сказал он, — если будем вести себя так, то навредим нашему делу.

— Каким образом?

— Дело старое. Мы не вправе рисковать. Если не сообщим сейчас, что Трент невиновен, то предоставим человеку, которого в конце концов арестуем, способ защиты. Он укажет на Трента и заявит, что тот был растлителем малолетних и совершил это убийство.

— Но он сможет это сделать независимо от того, обелим мы Трента сейчас или впоследствии.

Босх кивнул:

— Верно. Однако я смотрю на это с точки зрения свидетеля, дающего показания на суде. Хочу иметь возможность сказать, что мы проверяли Трента и быстро сняли с него подозрения. Я не желаю, чтобы какой-нибудь адвокат спрашивал меня, почему, если сняли их быстро, ждали неделю или две, чтобы оповестить об этом. Шеф, это будет выглядеть так, будто мы что-либо утаивали.