«Двести четыре, двести пять…» В этих старых домах проводили диковинные опыты, дабы превратить типографскую краску в кровь и кровь в типографскую краску — уж не знаю, из каких бредовых соображений. Здесь, вероятно, разыгрывались невероятно ужасные сцены, когда в полнолуние букваримики собирались в переулках, чтобы справлять свои описанные в «Двенадцати тысячах правил» ритуалы, и при этом ставили страшные опыты над зверями и прочими живыми существами. Эти события — часть той эпохи, когда природные катастрофы и эпидемии выгнали книгородцев из лабиринтов, когда почки цивилизации лишь набухали, это было смутное время перехода от варварства к закону, от магических культов к истинной культуре. В Лейденском тупичке, ответвлявшемся от переулка Черного Человека, были созданы первые лейденские человечки. На соседних улочках разводили летучих кошек и, предположительно, даже живые книги. В приступе мании величия возомнив, будто все фантазии на бумаге можно воссоздать в реальности, букваримики проводили ужасные эксперименты, и долгое время эти места кишели тварями всех мастей.

«Двести сорок восемь, двести сорок девять…» Однажды (так рассказывает Дождесвет) букваримики захотели создать великана, гигантское существо из бумаги, которое защищало бы Книго-род от любых напастей. Они стали разваривать книги, смешивать типографскую краску с травами, совершать загадочные ритуалы и наконец из измельченных бумаги и животных и истолченной земли с Кладбищенских топей Дульгарда слепили человека, который ростом был, как три дома. Дабы он вселял еще больший ужас, его пропитали типографской краской и назвали Черным Человеком. Потом десять букваримиков покончили с собой, пожертвовав свою кровь, чтобы пропитать ею великана.

Под конец в голову ему вбили железный штырь и во время грозы поставили ногами в две ванны с водой. Говорят, когда мощная молния ударила в штырь, Черный Человек пробудился к жизни. Издав жуткий крик, он, треща электрическими разрядами, вышел из воды. Букваримики возрадовались и стали бросать ввоздух свои остроконечные шляпы, но тут Черный Человек нагнулся, схватил одного и сожрал с потрохами. Затем он зашагал по городу, хватал без разбора вопящих жителей и проглатывал их. Он срывал крыши с домов, запускал пальцы внутрь и тащил в рот все, что двигалось.

Один букваримик набрался храбрости и подпалил Черного Человека факелом. И ужасно ревя, великан стал бродил по городу и собой поджигал один дом за другим, одну улицу за другой — пока сам не превратился в гору серого пепла. Так возник первый большой книгородский пожар.

«Триста, триста один…» Скорее всего какой-нибудь неловкий букинист просто опрокинул масляную коптилку, а после придумали такую возмутительно жуткую байку.

«Триста одиннадцать, триста двенадцать…» Но когда идешь по этим переулкам, мимо выгоревших развалин, бабушкины сказки кажутся почти правдой. Если когда-либо в Замонии и превращали типографскую краску в кровь, а бумагу — в живую плоть, то случиться такое могло лишь в сердце этого помешавшегося на книгах города.

«Триста двадцать два, триста двадцать три…» Центр Книгоро-да — это особенный мир, грань между безумием и реальностью здесь стала неясной, ускользающей, словно дерзновенные опыты алхимиков причудливо воплотились в архитектуру.