Только тут я понял: она собиралась разрубить меня на куски, точно так же, как я разрубил Монсорбье. Она, может быть, искренне верила в то, что сумеет потом возродить меня, поместив останки мои в пламя плавильного тигля. Или она собиралась вкусить плоти моей? Я обладал некоторыми, пусть и поверхностными, познаниями в области алхимии, и мне было известно утверждение адептов, что они могут достичь бессмертия для себя и для любого другого при помощи расчленения плоти. Они полагали, что расчлененное тело обретает вторую жизнь через воду и — иногда — огонь. Или через смешение двух стихий. Я поглядел прямо в глаза Либуссе и узрел в них правду.

— О, мадам! Это что — моя казнь? Она все еще улыбалась.

— То будет истинное бессмертие, фон Бек. Скоро станем мы единым существом — гермафродитом. Король Гермафродит будет царить на Земле. Все это правда, мой маленький. Не теряй веры, как я не теряла ее на кресте, и мы достигнем вечной жизни. Воистину так. Просто поверь мне, и все. Пойдем. Не будем терять время. Наступает Астральное Соответствие…

Ножны упали в золу у нее под ногами. Либусса стояла, обрамленная жарким сиянием меди Химического Чрева, с Чашей в одною руке и Мечом — в другой. Ее губы раскрылись в застывшей улыбке, зубы блестели в отблесках пламени. Ее смуглая кожа всегда излучала сияние, но теперь мне казалось, что она сделана из металла, ибо тело ее отражало свечение, исходящее от плавильного тигля.

И она улыбалась. Я шагнул к ней. Это прекрасное тело, омытое жарким сиянием, влекло меня. Тело ее, ее пол, красота ее и властная сила… Чтобы меня убедить, ей не нужна была никакая логика. Рука, сжимавшая меч, вибрировала от мучительной боли.

— Иди же…

Я вспомнил икону, которую видел в доме князя Мирослава, потом — самого Мирослава, сраженного могучим ударом клинка и с таким упорством цеплявшегося за жизнь. Я вспомнил, как сначала он предостерегал Либуссу, а потом меня. Встретившись, я отступил.

Ее улыбка стерлась в одно мгновение. Лицо выражало теперь смесь неверия и боли.

— Маленький мой! Иди. Быстрее.

Я открыл было рот, но не сумел произнести ни слова. Я как будто оцепенел.

— Малыш! — Казалось, герцогиня вот–вот разрыдается. Она не верила в то, что я готов отступиться. — Ты же поклялся!

Я заставил себя снова шагнуть вперед. Либусса стояла, раскинув руки, как будто распятая на кресте.

— Иди! — с облегчением выдохнула она. Дыша тяжело и часто, я пытался заставить свое тело двигаться вперед. К ней. Я чувствовал: мука ее отражается в моей боли. Я стонал. Задыхался.

— Что с тобой, мой хороший? Что мешает тебе подойти ко мне?

— Зверь… — хрипло выдавил я. — Откажись от него. Убей его первым. Он нам не нужен.

Она рассмеялась.

— Он будет нашей силой. Зачем отвергать его — такую могучую силу, — если можно его обуздать. Я приручила Зверя, фон Бек. Иди лее. Иди ко мне.

— Откажись от Зверя, Либусса. Убей его, заклинаю тебя. Пусть гармония будет достигнута только нашей любовью и верой! Убей Зверя, и я обещаю: я позволю тебе сделать все, что ты хочешь. Риск велик, но мы должны рисковать на равных, Либусса!

— Что?! — В своей одержимости она не желала меня понимать. — Значит, и ты меня предаешь.

— Ты сама себя предаешь, Либусса. Ты предаешь нас обоих. Отрекись от Зверя.

— Грааль должен быть защищен. Зверь защитит его. Глупец! Или все это лишь предлог, а причина — трусость?

Я застыл на месте, не сводя глаз с ее тела. Теперь нас разделяло лишь несколько футов. Если мне предстоит принять смерть, то пусть это будет сейчас. Здесь.

— Убей Зверя, Либусса. И тогда можешь убить и меня. Пусть Минотавр навсегда будет изгнан из нашего мира! Это единственный путь, Либусса!

— Я предлагаю тебе возрождение, фон Бек, и вечную жизнь!

Топка, принявшая в чрево свое плоть и кровь, утробно завыла.