Одно было ясно. Те, кто погиб — погибли из–за Уэгонера. По крайней мере, он изначально знал, что многие из них погибнут, но все же двинулся вперед. Сенатор догадывался, что потом может быть еще хуже. И тем не менее, он собирался продолжать, так как считал, что — в перспективе — игра стоит того. Он достаточно хорошо понимал, что цель не может оправдывать средства. Но если не существовало НИКАКИХ других средств, а цель являлась необходимостью…

Но время от времени он все же задумывался о Достоевском и его Великом Инквизиторе. Стоит ли Тысячелетнее Царство того, чтоб приблизить его смертными муками даже единственного ребенка? А то, что Уэгонер предвидел и планировал, никоим образом не являлось Тысячелетнее Царство. И хотя дети у «Дж.Пфицнера и Сыновья» не подвергались пыткам, им даже не причинялся какой–либо вред. Но переживаемое ими не являлось чем–то нормальным для детей. И еще оставались двести тридцать один человек, замороженные где–то там, в бездонном аду Юпитера. Люди, вынужденные повиноваться приказам, еще с большей безнадежностью, чем дети.

Уэгонер не был рожден, чтобы стать генералом.

Доклад восхвалял героизм погибших. Уэгонер перелистывал одну за другой тяжелые страницы, выискивая хоть какой–нибудь намек сенаторов–следователей на цель, ради которой были принесены в жертву эти жизни. Но там ничего не было, кроме обычных фраз типа, «за свою родину», «за дело мира», «во имя прогресса». Абстракции высокого порядка. Пустая болтовня. Сенаторы не имели ни малейшего представления о цели существования Моста. Они смотрели, и ничего не увидели. Даже учитывая четыре года, за которые можно оценить накопленный опыт, они ничего не поняли. Очевидно, сами размеры Моста убедили их, что это какая–то разновидность исследований, связанных с вооружениями. Не зря же там говорилось насчет «дела мира»? Они считали, что лучше не иметь представления о природе этого оружия до тех пор, пока им официально не разъяснят.

Они оказались правы. Абсолютно верно — Мост действительно был оружием. Но не подумав, а какого рода оно могло быть, это оружие, сенаторы также не затруднили себя мыслью о том, против кого его можно направить. И Уэгонер обрадовался, что они поступили именно так.

Доклад даже не коснулся тех двух лет исследований, проведенных в поисках какой–нибудь задачи, достойной внимания; лет, предшествовавших самому первому упоминанию о Мосте. Уэгонеру пришлось организовать группу из четырех особо доверенных людей, работавших все эти два года. Они проверяли выданные, но не пошедшие в дело патенты. Опубликованные научные доклады, содержавшие предложения, которые другие ученые не решались исследовать. Статьи в бульварной прессе о всяких чудесах. Научно–фантастические рассказы, написанные учеными–практиками. Все подряд, что хоть куда–то могло привести. Эти четверо людей работали, имея приказ молчать о том, что они ищут. Им было приказано держаться подальше от современной научной мысли, касавшейся предмета их изысканий. Но ни один секрет не является абсолютным. И ни один из ликов природы не является по–настоящему секретом.

К примеру, где–то в архивах ФБР имелась пленка с записью беседы между Уэгонером и руководителем этой «группы четырех» в офисе сенатора, в тот день, когда случился прорыв. Тот человек высказал очень важные вещи не только Уэгонеру, но и внимательным микрофонам ФБР, которые ни один сенатор не осмелился бы найти и заглушить:

— Это похоже на стоящее дело, Блисс. По объекту «G». (КОЕ–ЧТО СЕРЬЕЗНОЕ В ОБЛАСТИ ГРАВИТАЦИИ, ШЕФ).

— Придерживайся сути. (НАПОМИНАНИЕ: ИЗЛАГАЙ ВСЕ НА ИЗЛИШНЕ ИЗОЩРЕННОМ ТЕХНИЧЕСКОМ УРОВНЕ — ЕСЛИ ТЕБЕ _П_Р_И_Х_О_Д_И_Т_С_Я_ ГОВОРИТЬ ОБ ЭТОМ ЗДЕСЬ, ГДЕ ПОЛНО «ЖУЧКОВ»).