— Он повернулся к Кэти: — Надеюсь, вы подтвердите, мадам Кэти, что мы обращались с вами благородно и учтиво?
— Да, это правда.
— Наши горы, — с холодной юной усмешкой продолжал по-французски Дубас, обняв жестом пустынные холмы, — побуждают нас вести себя, быть может, по-иному, не по-вашему. Так что прошу за них прощения, — сказал он с насмешливым полупоклоном. — Но я вскоре сам поеду в Европу и там, возможно, представлю вам объяснения и заглажу обиды.
Машина тронулась, и Дубас сказал вслед со смехом:
— Доброго пути вам!
Не тратя времени, Затко послал машину под гору, стремительно, как всегда. Мак-Грегор с трудом удерживался на сиденье, в одной руке сжимая винтовку, а другой цепляясь за что попало. Ему теперь хотелось одного — скорей бы все кончилось, скорей бы эти горы остались позади.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Затко не повез их прямо в Мехабад. Сперва они поднялись по черной (асфальтовой) дороге в горы; там, в пятидесяти километрах от Мехабада, наметил Таха похитить иранского офицера Размару, совершающего объезд этой дороги ежемесячно в один и тот же день и час. Затко оставил Мак-Грегоров в маленькой горной чайхане, где полковник Размара имел обыкновение завтракать по пути. Сам же Затко направился в расположенную над дорогой деревню, чтобы разыскать там сына прежде, чем тот устроит налет на чайхану с полдюжиной своих «городских революционеров», которые все были не старше двадцати одного года.
— Если без меня подъедет Размара, — сказал Затко на прощанье, — то ради бога, задержите его тут, пока не вернусь.
— А что, если ты так и не найдешь Таху? — поинтересовался Мак-Грегор. — Мы ведь не можем сидеть здесь и ждать.
— Не беспокойся. Я знаю, где он, — сказал Затко. — Пусть только Размара не садится без меня в свою машину, не едет дальше, пока я не дам знать, что взял Таху за жабры.
Затко уехал, а Мак-Грегор присел у старого соснового стола и смотрел, как жена морщится, пытаясь придышаться к затхлой духоте чайханы. Падал дождь, и от людей, стеснившихся в ее глинобитных стенах, шел пар и густой запах грузовиков, лошадей, собак, овец, тавота, табака, тушенки, подбавляясь к сложному чаду кухни, сырых лепешек и керосина.
Кэти не пробовала еще узнать у мужа, что с ним случилось, а он явно не собирался сказать сам, без ее нажима. Устав, однако, от его молчания, она спросила, что их с Затко так растревожило.
— Дубас сказал, что доставит меня в Мехабад, где ты будешь ждать. Для чего же было вам так ощетиниваться?
— Они тебя не в Мехабад везли, — ответил Мак-Грегор, не сводя глаз с двери, чтобы не пропустить прихода Размары. — Они хотели неделями возить тебя по горам с места на место, а я бы метался в розысках.
— Но зачем им это?
— Затем, что ильхан не хочет моего участия в курдских делах. Не хочет, чтобы я выполнил поручение кази.
— А что тебе поручено? Что за таинственность такая?
И он рассказал Кэти, глядевшей на него внимательно и пораженно.
— Так я и знала, — проговорила она. — Знала, что тебя опутают.
— Никто меня не опутал.
— Тогда почему же ты не отказался?
Он промолчал, и по виду его она поняла, что другое что-то угнетает его.
— А до стычки с ильханом что у тебя стряслось? — спросила она.
— Я застрелил двух турецких солдат, — ответил он.
— Застрелил? Ты?
— Да.
— Это ужасно. Но каким образом ты — и вдруг турки?
— Мы поехали турецкой территорией. |