Некоторое время он пристально смотрел на стену Эскенгама, потом расстегнул пояс с мечом, бросил оружие одному из своих людей и послал коня в реку.

День был теплым, но поверх кольчуги Харальд носил еще и огромный плащ из черной медвежьей шкуры, благодаря которому казался чудовищно огромным. На его запястьях и вокруг шеи блестело золото, как и на уздечке его коня.

Харальд довел коня до середины реки, там, где вода захлестывала сапоги датчанина. Любой из лучников на стене Эскенгама смог бы его подстрелить, но Харальд демонстративно разоружился, что означало: он желает поговорить, и я отдал приказ, чтобы в него не стреляли.

Сняв шлем, он рассматривал людей на укреплениях до тех пор, пока не увидел Осферта в бронзовом обруче на голове. Харальд никогда не видел Альфреда и принял внебрачного сына за его отца.

— Альфред! — прокричал он.

— Король не разговаривает с разбойниками! — крикнул я в ответ.

Харальд ухмыльнулся. У него было широкое, как совок для ячменя, лицо, кривой с горбинкой нос, большой рот, а глаза — хищные, как у волка.

— Ты — Утред Говнюксон? — приветствовал он меня.

— Я знаю, что ты — Харальд Робкий, — ответил я оскорблением на оскорбление, как и полагалось.

Он уставился на меня. Теперь, когда он был ближе, я разглядел, что его желтые волосы и борода в брызгах грязи, жирные и скатавшиеся, как волосы трупа, похороненного в дерьме. Река бурлила вокруг жеребца.

— Скажи своему королю, — обратился ко мне Харальд, — что он может избавить себя от многих бед, если уступит мне трон.

— Он приглашает тебя прийти и взять этот трон, — ответил я.

— Но сначала, — Харальд подался вперед и похлопал шею коня, — ты вернешь то, что принадлежит мне.

— У нас ничего твоего нет.

— Скади, — напрямик сказал он.

— Она твоя? — спросил я, притворившись удивленным. — Но шлюха наверняка принадлежит любому, кто может за нее заплатить?

Он бросил на меня полный ненависти взгляд.

— Если ты к ней прикоснулся, — сказал Харальд, показывая на меня пальцем руки, затянутой в перчатку, — если к ней прикоснулся хоть один из твоих людей, клянусь членом Тора, я заставлю тебя умирать так медленно, что от твоих воплей зашевелятся мертвецы в их ледяных пещерах.

«Он дурак, — подумал я. — Умный человек притворился бы, что эта женщина значит для него очень мало или совсем ничего не значит».

Но Харальд уже продемонстрировал, чего стоит.

— Покажи мне ее! — потребовал он.

Я заколебался, будто прикидывая что-то. Но я хотел, чтобы Харальд увидел наживку, поэтому приказал двум людям Стеапы привести Скади.

Она появилась с веревкой на шее, но ее красота и спокойное достоинство словно делали ее главной на укреплениях. В тот момент мне подумалось, что она — самая царственная из всех женщин, каких я когда-либо видел.

Скади двинулась к палисаду и улыбнулась Харальду, который послал своего коня на несколько шагов вперед.

— Они прикасались к тебе? — прокричал он Скади.

Прежде чем ответить, она бросила на меня издевательский взгляд.

— Они недостаточно мужчины, господин! — крикнула она в ответ.

— Поклянись! — отозвался он; в его голосе ясно слышалось отчаяние.

— Клянусь, — ответила она нежно.

Харальд развернул коня так, что тот встал боком ко мне. Подняв руку в перчатке, датчанин показал на меня.

— Ты выставил ее голой, Утред Говнюксон.