И действительно, он произносил глоттализованные звуки иначе, чем я. Собственно, он вообще не делал глоттальных взрывов.

— Мое племя маленькое, — сказал я. — Два воина, две скво. Я — вождь, меня зовут Бегущий Олень.

— Я вижу твои знаки отличия в волосах. Бегущий Олень. — Индеец указал на мое перо. — Я тоже вождь племени. Меня зовут Рычащий Лев.

Он сказал dloziłgaii — вне всяких сомнений, лев с гор. Рычащий. Но он произнес это слово настолько иначе, чем я, что я расхохотался. И не мог остановиться.

— Dloziłgaii, — проговорил я сквозь смех. То, как он произнес свое имя, — он повысил интонацию на последнем гласном звуке, — означало скорее Белая Белочка. Прошло много времени, прежде чем я успокоился.

А у вождя навахо даже уголки губ не дрогнули. Он смотрел, как умеют смотреть только индейцы. Я смахнул с глаз слезы. Несколько минут мы молчали. У индейцев время другое, так что и мое время изменилось.

— Эти люди там, у стены, — я показал на темное в ночи здание мэрии, — они из вашего племени?

— Ты их видел?

— Разумеется.

Мы снова помолчали несколько минут.

— Я умираю от жажды, — наконец сказал я и указал на освещенный вход в бар, откуда доносилась музыка, что-то в стиле кантри. — Могу я пригласить вас на кружку пива?

Индеец покачал головой. Он отвернулся, прошел размеренным шагом к зданию мэрии и растворился в стене. Исчез. На площади не было ни души. Я сглотнул и толкнул вращающуюся дверь в бар. Музыка в стиле кантри оглушила меня.

На следующее утро я встал очень рано. Еще не было девяти. И все равно опоздал. Миссис Миллер в сапогах со шпорами сидела на ступеньках перед входом и вскочила, как только увидела меня.

— Ну наконец-то, — сказала она. Энергия снова била из нее ключом. С палкой в руке она, широко шагая, пустилась в путь. Я поспешил за ней, размахивая костью динозавра. Эх, сейчас бы кофе, хоть из автомата.

Городишко был всего-навсего кучкой домов и походил на давно заброшенный склад реквизита для фильмов о Диком Западе. Деревянные дома с дверями, открывающимися в обе стороны, колодцы с журавлями, загоны с оградами, к которым были привязаны лошади. Разумеется, нам встретилось несколько машин — или с вмятинами, или с разбитым задним стеклом, или криво висящим бампером. Может, и та развалюха перед мотелем еще ездила.

В конце города миссис Миллер подрулила к хижине с крышей из гофрированного железа, одиноко стоявшей среди крапивы и сухих кустов; на террасе в качалке неподвижно сидел, закрыв глаза, мужчина. Костлявый старик, почти лысый, с полуоткрытым беззубым ртом. Непонятно, дышал он или нет. Мы поднялись на террасу и остановились прямо перед ним.

— Капитан Бриггс! — заорала миссис Миллер таким зычным голосом, какой разбудил бы и мертвого.

Капитан Бриггс не был мертв, во всяком случае, не совсем, он подскочил и встал по стойке «смирно», даже не успев открыть глаза. Кресло у него за спиной раскачивалось взад и вперед.

— Я! — рявкнул он.

— Вольно! — скомандовала миссис Миллер, на этот раз намного тише.

Капитан Бриггс моргал, он был еще наполовину в мире грез, не знаю, что ему снилось, наверно, плац перед казармой. Проснувшаяся половина подозрительно изучала нас.

— Меня зовут Миллер, — сообщила моя спутница. — А это, — она обернулась ко мне, — вы никогда не называли мне своего имени.

— Never mind, — ответил я.

— Невер Майнд. Красивое имя. — И она снова обратилась к капитану Бриггсу: — Мистер Майнд и я решили изучить беспорядки тысяча девятьсот тридцать восьмого года в Уиндоу-Роке.