Совет из моего учебника оказался верным. Призвать на помощь Маниту, а после этого как можно яснее изложить проблему. Вождь сразу же начал говорить, словно несколько десятилетий ждал этой просьбы. Он назвал битву в Уиндоу-Роке бойней в Цегахоодзани. Цегахоодзани — индейское название того места, где мы сейчас находимся, когда-то — сердце навахо. Священное место, на котором каждое полнолуние собирались старейшины племен на долгие переговоры. Здесь прокладывались маршруты перегона скота на пастбища, разрабатывалась стратегия борьбы с апачами, а потом и с первыми поселенцами на их пути с востока на запад. Разумеется, тогда здесь не было ни здания мэрии, ни бара, ни огненной воды, ни пива «Будвайзер».

— Все идет отлично, — сказал я по-немецки миссис Миллер, потому что она, несмотря на мою просьбу, начала терять терпение. Ведь она слышала только меня, а я все время молчал, лишь несколько раз пробормотал что-то в знак согласия и одобрения. Она не могла слышать, что здесь присутствовал другой человек, и что этот другой опрокинул на меня целый поток индейских слов.

— О'кей, — ответила она, — о'кей, о'кей, о'кей.

Из того, что рассказал вождь, я понял примерно следующее. Армия решила — вероятно, это произошло в начале 1938 года — использовать область вокруг Цегахоодзани для военных учений. Лучшие пастбищные угодья навахо. Вооруженные войска следили за тем, чтобы навахо не устанавливали своих жилищ, и приходилось пасти овец в горах, где не росло ни травинки, а на скот нападали волки. Это продолжалось два-три месяца, армия вела беспорядочную стрельбу из десятидюймовых орудий на отобранных землях и запахивала танками траву. На горах стояли навахо и наблюдали за происходящим. Они совещались, спорили и никак не могли решить, подать ли петицию президенту Америки или губернатору Уиндоу-Рока или же на своих конях (у них осталось, правда, всего четыре коня, два из которых были слишком стары) атаковать танки и прогнать армию со своей земли. Но когда в жаркий майский день неразорвавшийся снаряд убил мальчика, принявшего серебристую штучку за игрушку, — ярость захлестнула навахо. Они вытащили весь реквизит своих предков, который хранили с большой заботой, но никогда не использовали, кроме праздников племени, и относились к нему как к предметам фольклора. И все боеспособные мужчины племени выступили к Цегахоодзани, площадь которого и тогда выглядела точно так же. Всего воинов было восемь, племя вождя тоже было небольшим. Три пастуха-овцевода, особенно разозлившиеся оттого, что овцы не могли найти в горах корма. Еще были сторож с автозаправки, он работал в Форте Дифайенс, хозяин бара (не «Джейми»), учитель начальной школы из Соумилла, молодой человек, бравшийся за любую работу, пожилой мужчина, который обычно не выходил из дома, и вождь — Рычащий Лев, который служил водителем автобуса. Он пропустил утренний рейс, на автобусе заехал за своими костюмированными воинами и привез всех на площадь Уиндоу-Рока, на остановку «Мэрия». Конечно, они представляли собой дикое зрелище, эти пять воинов с перьями в волосах, в боевой раскраске, с луками и стрелами в колчанах и курительными трубками на поясах. Чего именно они собирались добиться столь малочисленным отрядом, было не ясно никому, в том числе и вождю, с которым я сейчас разговаривал. (Сейчас их было всего четверо, без сомнения, остальные уже проводили своих подопечных в последний путь и теперь навечно пребывали в мире безликих душ.)

Площадь, как я уже говорил, и тогда выглядела точно так же. И бар уже стоял. Воины сначала выпили для храбрости у Джейми — у самой первой Джейми, — да так, что скоро все стало двоиться у них в глазах. Им показалось, будто их вдвое больше, но и противников вдвое больше, а потом враги появились за стойкой в форме шерифа и его помощника.