– Какова бы ни была эта болезнь, что уносит его, она отнимает у нас звезду, да, гаснет настоящая звезда… и собравшаяся толпа…

Тип, который нашептывал это в свой микрофон с величайшим сожалением в голосе, в другой руке держал булочку с шоколадной начинкой.

Жюли снова подключила Барнабе.

– Барнабу?

– Кто эта дочка вьетнамца? – не унимался Барнабе.

– Сейчас это не так важно, Барнабе, Король умирает.

Она описала толпу возле его дома, повторила произносимые слова.

– Ящик Пандоры, – отозвался Барнабе. – Он увидел фильм и умер от этого.

«Нет уж, Барнабе, – подумала Жюли, – больше я не стану тебя спрашивать, что на этой пленке, из-за которой такой сыр-бор».

– Я сейчас туда, собираюсь войти. Рассмотрю все поближе. Позже я тебя опять подключу.

– Незачем. Я здесь.

Она вздрогнула.

– Что?

– Я здесь. Рядом с тобой.

Она не удержалась от того, чтобы не поискать его взглядом в окружающей толпе.

– Тебе очень идет этот плащ, Жюльетта.

– Забирай свою игрушку, Барнабу.

Она вырвала наушники и швырнула крошечный прибор в урну. Глубоко вздохнула, затянула на талии пояс своего серого плаща, подняла воротник, послюнявила палец, размазала себе по щекам тушь для ресниц, скорбно надула губки, надела огромные очки и, замаскировавшись таким образом под нечто безутешное, стала пробираться сквозь толпу. Но ее собратьев трудно провести. Аппараты застрекотали, освещая ей вспышками проход. Она торопилась пройти, вжав голову в плечи, опустив лицо и энергично работая локтями. Все расступались перед ней. И полиция – тоже, по инерции.

В холле метрдотель вздумал ее «завернуть». Она судорожным жестом пресекла эти попытки и прошла прямо. Незаметно проскользнув мимо нее, метрдотель первым достиг внушительной двери и распахнул ее перед посетительницей.

Благородное собрание обратилось было к ней. Но так как в безутешных вдовах здесь не было недостатка, взгляды тут же покинули Жюли и разговоры возобновились; каждый смотрел через плечо своего визави в поисках более значимого собеседника. Взгляды – прячущиеся, устремленные вдаль, косые, алчные… Жюли проходила перед глазами кинематографа. Она искала. Она нашла. Сначала Сюзанну. Та одиноко стояла у окна, вся в черном, как пиковый туз, отрешенно глядя в сад, полная неподдельной печали, которая, однако, тут же обратилась бы просветленным смехом, если бы кто-нибудь бестактно потревожил ее. Сюзанна… Так, Сюзанна здесь. И Жюли была ей за это признательна. Немного тепла к этому ледяному лету. Она продолжила поиски. Вдали, в самом конце диагонали блестящего паркета, она заметила Рональда де Флорентиса. Точно такой, каким она видела его в больнице Святого Людовика, у постели Лизль: львиная грива, зевесова мощь. Он сидел в глубоком кресле: старость, ничего не попишешь. Интересно, сколько ему могло быть лет? Он ведь одного поколения с Иовом? Но все такой же деловой. Так, пойдем поздороваемся. Поравнявшись со старым продюсером, Жюли обошла его сзади и, наклонившись к его уху, спросила:

– Рональд?

Он подскочил, будто очнувшись.

– Кто здесь?

Да, старый человек. Спал себе спокойно.

– Это я, Рональд, я – Жюльетта.

Он обернулся, не веря своим ушам.

– Жюльетта? Крестница Иова?

– Да, это я.

– Что ты здесь делаешь, моя красавица? Полиция тебя уже обыскалась!

– Знаю, Рональд, знаю.