– Она отходит от глубокого траура, – объявил мне Кудрие. – Пастор умер. Вы это знали?

Нет. Вся семья молчаливо вопрошала, что Пастор сделал маме. Так вот: он умер. И теперь мама болтала время от времени с призраком инспектора Пастора.

– Ваша матушка пришла ко мне с завещанием Пастора и подписанным признанием в убийстве Серкера. Так что своим освобождением вы обязаны среди прочих и ей тоже.

Кудрие рассказал мне, что Пастор давно уже был неизлечимо болен и что он не шутил, когда, допрашивая бандитов, приставив им дуло к затылку, говорил, что он сам приговорен к смерти. Он делал им простое предложение: либо эти сволочи выкладывают все начистоту, либо он, добряк в вязаном свитере, всаживает им пулю в их сволочную башку. Весьма эффективный метод. Серкер, впрочем, в него не поверил. И зря.

– Он перестал следить за собой, когда сбежал с вашей матушкой. Хотел «умереть в любви», как он сам выражался. Ваша мать помогла ему прожить гораздо дольше, чем отвела ему медицина. Вот так.

Вот так.

– Она с самого начала знала, что Пастор готовится к смерти. Он ее предупредил. Она решила идти с ним до конца, не слишком задумываясь о том, как она сама перенесет это испытание. Она вернулась к вам тогда, крайне нуждаясь в молчании. Она всем вам очень признательна, что вы ее оставили в покое, позволив ей предаться своей печали. В наши дни редко случается, чтобы не лезли в душу человеку…

Один из поплавков затанцевал.

– Плотва, тащите, используем ее как наживку. И еще, насадите булки на крючок четвертой. Отпустим ее поглубже. Кто знает, может, линь клюнет…

Кто знает…

Кудрие рассказал мне все остальное. Все дела, поднятые Лежандром и разбитые одно за другим. Как, например, Жервеза и Жюли отыскали старуху-мать министра Шаботта в одном доме для престарелых, в Швейцарии.

– Она совсем закисла в злобе на своего погибшего сына. Вы также обязаны своим освобождением и этой материнской ненависти. Ее показания просто страшно читать. Когда Жюли спросила, что помогает ей жить дальше, она ответила: «Я не тороплюсь вновь встретиться с этим лжецом».

И так далее. Месяцы моего заключения были месяцами их расследований. Лежандр открыл толстенную книгу моего прошлого; но Кудрие захлопнул ее, прищемив ему пальцы. Сенклер поднял на меня свою армию; но другая армия встала на мою защиту. Хороший был спасен, а плохих и злых побили. Предприятие Сенклера провалилось.

– Представляете, торговля татуировками – это его рук дело. Наверное, он взялся за это, чтобы профинансировать этот свой журнал, «Болезнь», который ему все никак не удавалось раскрутить. У него в квартире нашли татуировку, снятую с предплечья Маттиаса Френкеля.

Маттиас, Маттиас, или честь этого мира…

– Изобретательный ум у этого Сенклера… Заразив Маттиаса Френкеля и засняв его агонию, он добавил последние кадры, которые естественным образом завершили фильм старого Иова. А разложение трупа – это уже изыски, вишенка для украшения пирога!

Кудрие отпускал свои ясные размышления в мутные воды Сены.

– Если хотите знать мое мнение, этот последний эпизод и переполнил чашу. Показав его Королю Живых Мертвецов, Сенклер, должно быть, до смерти его напугал. А когда тот вздумал его подвинуть, Сенклер и его убрал в свою очередь. Гнойный фасциит. Одновременно он готовил ряд статей, посвященных этому феномену молниеносного загнивания, которое его так привлекало.

Голова Кудрие клевала, как поплавок его удочки.

– Да, артист и ученый в одном лице… Вы его очень вдохновляли, Бенжамен…

В сущности, я был всего лишь одним из многочисленных предметов вдохновения Сенклера, чем-то вроде сотрудника, даже музой, если хотите.