Мне кажется — Петрушке без разницы, где хулиганить. Но он сейчас лупит французского полицейского в красной шапке. Видимо, лупить наших городовых цензура не позволяет. Или это какая-то установка — высмеивать все французское? Но, вроде, с Францией у нас отношения нормальные, народ туда рвется.

Все-таки, профессия накладывает отпечаток. Поглядываю на народ, отмечая не только зевак, но и щипачей. А тут вон, знакомая рожа. Кажется, прицеливается к чужому карману.

Фамилия Вострютин. А звать, если не ошибаюсь, Сидором. Допрашивал я его как-то, мировой судья должен был месячишко дать.

— Сидор, решил в Новгород перебазироваться?

— А…? Что? И чё?

Вор-карманник не враз понял, кто с ним заговорил. Дернулся, но осознал, что держат крепко. Вытаращился.

— А что, ваше благородие, вы теперь в Новгороде?

— Как видишь, — усмехнулся я. — А ты опять за свое? Карманы чистишь, пока народ на Петрушку пятится?

— Чё сразу карманы-то? — загнусавил щипач. — Шелмимо, поглазеть решил.

— И паспорт в порядке? — поинтересовался я. Городовым сдать, что ли? Нет, к чему мне это? И холодно, а еще у парня под глазом расплылся синяк. Махнул рукой.— Ладно, твое счастье, что я в отпуске. Иди-ка отсюда.

— Благодарствую, — осклабился воришка, скрываясь в толпе.

Пожалуй, пойду-ка и я дальше. Да, на месте ли бумажник и часы? С таким народом пообщаешься, не только деньги и ценности проверь, но и количество пальцев на руках. Все здесь.

Только отошел, услышал.

— Бонжур, мсье Жан.

Это что за барышня такая? Снова знакомая? Именно. Одета подчеркнуто чистенько и скромненько, в коричневом пальто, что носят гимназистки из «Мариинки», в меховой шапочке, а белоснежный шарфик оттеняет белизну лица. Может, кто-то из одноклассниц Лены? Девчонок, хотя и разогнали по домам из-за карантина, но под домашний арест не определили. Родители могли в Новгород отправить на праздники.

Нет, это явно не гимназистка, мордашка не тянет на юную девушку — не шестнадцать-семнадцать лет, а двадцать с лишним, поближе к тридцати. А еще — крашеные губки. Только здесь и узнал, кому в девятнадцатом веке дозволялось красить губы. Ба, так это «Сонечка Мармеладова», сиречь, Стешка. Та самая девушка нетяжелого поведения, из-за которой рухнула деловая репутация купца первой гильдии.

Судя по всему, под «гимназистку» работает.

— Бонжур, мадмуазель Стефи, — поздоровался я с девушкой. — Парле ву франсе?

— Да ну, какое парле? Не бог весть что — выучить пару фраз, но на купцов впечатление производит, — деловито сообщила «гимназистка». — Любят они чистеньких, да образованных, хотя, какая разница, кого мять в постели?

Беседовать с проститутками о пристрастиях купцов не слишком хотелось, поэтому, собрался пойти дальше, продолжить осмотр, но «Соня Мармеладова» спросила:

— Иван Александрович, вы помните, что за мной должок?

— Должок? — удивился я. Попытался вспомнить, но не смог. Когда я ей деньги в долг давал?

— Так в нашу прошлую встречу я обещала, что готова вас обслужить по наилучшей таксе, почти даром, из уважения и дружбы.

— А, вы про это, — усмехнулся я. — Благодарю, конечно, но не нужно.

— Брезгуете, что ли? — поинтересовалась девушка безо всякой обиды. — Меня и в Череповце каждый месяц доктор осматривал, и здесь уже записалась на прием, все в порядке. И клиентов у меня не так много — могу себе это позволить, не заезжена, как иные-прочие.