Мать его давно была черничкой, а некогда его приятельница, ясноглазая Остромирушка, поврежденная рассудком, была неузнаваема: она все твердила, что ей нечем целовать Христа, и Христос от нее отвернулся...
Все в Новгороде точно постарело и осунулось. Горислава после казни Упадыша по целым часам сидела на берегу Волхова, безмолвно глядя в воду, как бы ожидая, что вот-вот выглянет оттуда рыжая голова и поманит ее за собою, но рыжая голова не показывалась из воды. На берегу Волхова давно уже не было слышно пения Гориславы, которое рыбаки принимали за пение русалки.
Простоватый и добродушный Петра, сердце которого зазнобила эта льняноволосая русалка, загулял с горя и все собирался в ратники, чтобы прельстить свою недотрогу шеломом и красным щитом.
А к кудеснице все чаще и чаще наведывались новгородцы и все о чем-то с ней шептались. В последнее время к ней чаще всего наведывались вечный дьяк Захар, что так хорошо разрисовал когда-то заставки в грамоте с королем Казимиром и который вместе с прочими был отпущен из московского полона, да подвойский Назар.
И вдруг в феврале месяце 1477 года Захар и Назар отправились зачем-то в Москву!..
— Вы почто к нам есте прибыли? — спрашивали их на Москве бояре.
— К осударю великому князю к Иван Василичу всеа Русии с челобитьем.
— К осударю? — переспросили бояре, точно не слыхали.
— К осударю-ста, — был вторичный ответ.
— И ты, Захар, к осударю? — новый лукавый вопрос.
— И я-ста к осударю.
— И ты, Назар, к осударю?
— И я-ста к осударю.
Бояре лукаво переглянулись между собою.
— Так стоите на том, что к осударю? — опять заладили бояре.
— Да что вы наладили — к осударю да к осударю! Знамо, к осударю, а не к вам, — вспылил наконец вечный дьяк.
— Добро-ста. Помните это слово...
— Помним — не забыли.
— По-русскому, чаю, говорим.
— Добро-добро, к осударю...
Бояре оставили челобитчиков и торопливо пошли к великому князю. Они доложили ему, что новгородские челобитчики, вечный дьяк Захар Овинов да подвойский Назар, в челобитьях своих назвали его, великого князя, «осударем», и стоят-де на том накрепко.
По бесстрастному, каменному лицу деда Грозного прошло как бы что-то светлое — не луч и не тень, и холодные глаза холодно блеснули...
— Государем именуют — точно? — тихо спросил он.
— Точно, осударем, господине княже.
— И стоят на том?
— Стоят накрепко.
— Хорошо! Похваляю вас.
«Собиратель земли русской» глубоко вздохнул, точно бы камень свалился с его груди: он нашел «зацепку», которой напрасно искал столько лет... Сами новгородцы назвали его «государем» — «титло государское дали»...
Через полтора месяца в Новгород явились послы великого князя... Как? Зачем? Никто ничего не знал.
Заговорил вечевой колокол, замоталась из стороны в сторону седая голова Корнила-звонаря.
Собралось вече. Явились на помосте московские послы.
— Шапки! Шапки долой! — послышалось в толпе.
Послы были в шапках, потому, может быть, что видели, что и все вече не сымало шапок.
— Долой шапки перед Господином Великим Новгородом! — закричали уже сотни голосов.
— Перед Новгородом, что перед храмом Божим, ломай шапку!
— Новгород — та же церква! Сымай шапки, не то сшибем!
Послы сняли шапки; но говорить медлили.
— Сказывайте! Почто есте посланы? — раздавались голоса. |