Он только хотел, чтобы она заметила его верность, его преданность. А она лишь дала ему что-то на память, как могла бы поступить с любым другим. И, собственно, почему он мог надеяться на что-то иное, не обладая ничем в своем имени и звании, что бы могло хоть как-то помочь приблизиться к ней.
Глядя, как принцесса Меланта ласкает Гринголета, он вдруг вспомнил о светлом северянине, который подарил ей эту птицу. Он подумал о том, чем обладал: конь, меч, украшенные дорогими камнями путцы сокола, которые она же ему и подарила, боевое снаряжение, которое сейчас было на нем. Другие латы, для турниров, которые стоили ему пяти лет службы и на которых так сиял тот ее изумруд — потеряны навсегда и, наверное, уже разграблены бандитами в их лагере.
У него не было ничего стоящего, ничего, чтобы заслуживало ее внимания и не было бы получено от нее самой.
Держа себя церемонно и стараясь говорить обходительно, он заявил:
— Клянусь перед Богом, моя госпожа, что я не стремлюсь к подаркам и не возьму их. Моя единственная забота — это забота о вас, о вашем благополучии. О том, чтобы доставить вас в надежное место завтра.
Она повернула к нему свою голову, но так и не подняла своих глаз. Какое-то время она наблюдала за тем, как ветер рябил речную воду. Затем все в ней изменилось — доброта и дружелюбие исчезли, лицо стало сдержанным и надменным.
— Там был город, — промолвила она. — И замок.
— Лиерпуль, — тихо подтвердил он.
— Мы направимся туда?
Под быстрой водной поверхностью, под сиянием света в ней таилась тьма непроглядной глубины.
— Нет, моя госпожа. Не туда.
— Они умерли от чумы, не так ли? — ее голос вдруг стал хриплым. — Монахи?
— Да, моя госпожа.
Она села и устремила задумчивый взгляд на сокола.
— Это я принесла ее. Это из-за меня она вернулась сюда.
На него нахлынули старые мысли. Подозрения, льнущий к ним туман, ее темные волосы, пурпурный оттенок глаз, притягивающий и отстраняющий от себя. Вызывающий и манящий. Ведьма!
— Я дразнила и издевалась над Аллегрето. Теперь он мертв, а сюда пришла чума. Это Божья кара.
Рук вдруг почувствовал, что его сомнения относительно нее перешли в раздражение.
— Ваше величество. Я не думаю, что Бог решил наказать чумой все человечество из-за ваших глупых шуток.
В течение некоторого времени она ничего не отвечала, молча раскачивалась все сильнее и сильнее. Затем вдруг снова улыбнулась.
— Значит мои грехи так мелки и незначительны? Что же, может быть, это и правда, что мои выходки не способны навлечь на человечество чуму, а лишь увеличить у него количество вшей на эту зиму.
— Но ваши грехи, определенно, оказались достаточными, чтобы поставить нас в такое сложное положение.
Она встала, взяв сокола.
— Рыцарь, ты нагл и бесцеремонен.
— Если моя госпожа уличена в грехах, заслуживающих чуму, разве может ее верный слуга быть менее смелым?
— Да ты — мошенник, скрывающийся под личиной верного слуги моего!
Он уже начал чувствовать угрызения совести из-за своего бунта. Поэтому он вдруг с неожиданным вниманием начал рассматривать шоры на своем Ястребе.
— Госпожа, в этом нет ничего смешного. У нас нет воинов, способных защитить вас, нет достаточного количества еды. Да и еще нам предстоит очень опасный путь.
— Ну, что же, — помедлив, ответила она. — Тогда я буду называть тебя по имени, Руком, сэр. А ты будешь звать меня Малышкой Недом, своим слугой и оруженосцем. Гринголет станет Кобылой, а твой благородный конь останется Ястребом, чтобы у нас хоть что-то сохранилось. |