— Ты отдохнула? Я хочу идти дальше.

Ее мучил голод, ноги болели и плохо слушались. Она до крови стерла их в обуви той мертвой женщины.

— Тогда иди. Не обращай на меня внимания. Он наклонился к ней и слегка приподнял ее подбородок.

— Что, еще одна кривляющаяся, рыдающая девица Монтеверде? Мой Бог, интересно, как это твой отец нашел силы в себе, чтобы зачать тебя с твоей матерью. А, наверное, он этого не делал. Они позвали кого-то из Навона…

Кара резко отстранилась от его руки и с трудом встала — Не дотрагивайся до меня. И на твоем месте я бы поменьше говорила о силе Навона.

В темном полумраке кузницы его зубы сверкнули в зверином оскале.

— Осторожнее, Монтеверде. Или же я покажу тебе, насколько я силен и здоров. Хочешь получить ребенка от Навона?

— Пустые угрозы.

— Показать? — и он сделал движение, собираясь воплотить свои силы в реальность.

Кара не могла оправиться от потрясения.

— Лгун! Проклятый Навона, да твой отец никогда бы не позволил тебе быть рядом с моей госпожой, если бы у тебя было все в порядке. Ты же спал с ней в одной постели!

На его лице появилось жестокое выражение.

— У моего отца достаточно благоразумия, чтобы доверять мне. — Он пожал плечами и опустил руку. — А принцесса Меланта совсем мне не нравилась. Она же стара. Глупая, мы только притворялись, что любим друг друга, и она, и я. Чтобы уберечься от Риаты и глупых гусей Монтеверде, которые пожелали бы к ней лезть.

— Я не верю.

— Я желаю совсем не ее, — он посмотрел на Кару сверху вниз, хотя и был немногим выше ее. Его лицо было совсем гладким и нежным, но на нем уже проступали признаки зрелости. — Как ты думаешь, сколько мне лет?

Она пожала плечами.

— Не знаю и не стремлюсь узнать. Достаточно, чтобы уметь творить любое зло!

— Шестнадцать на день Святой Агаты.

— Не может быть, — она думала, что ему уже за двадцать. Но теперь, когда она новыми глазами всмотрелась в него, Кара вдруг словно прозрела. Она увидела перед собой молодого юношу, который был на год младше ее самой, но очень возмужалым для своего возраста. А сейчас он начинал оформляться в мужчину.

— Не верю тебе, — снова произнесла она, но в ее голосе прозвучало сомнение.

Он хохотнул.

— Веришь ты или нет — не имеет значения. Через год-другой, если ты еще будешь жить, гусыня Монтеверде, в чем я лично сомневаюсь, ты сможешь убедиться в этом сама. Видно мне придется отрастить бороду до колен, чтобы доказать, что я мужчина. Ведь у евнухов никогда не бывает бороды.

— Борода тебе не пойдет, павлин Навоны! Да и неужто ты захочешь упрятать под ней всю свою красоту?

Он внимательно смотрел на нее своими темными глазами, затем улыбнулся с какой-то затаенной и странной для него грустью.

— Может быть и не стану отращивать. Пошли, слабосильная Монтеверде. Я вижу, твои ноги уже зажили. Быть может, если захочу, я достану для тебя еды, — он усмехнулся. — Даже если для этого придется убить еще одного бродягу вместе с его девицей.

Меланта спала так крепко, примостившись у груды свертков их вещей, как еще никогда не спала в шелках и на пуховых перинах. Она, правда, проснулась один раз, в полусне увидела, как ее рыцарь поправлял импровизированную подушку из мхов, и снова легла, ощутив под головой теперь что-то мягкое. Она услышала по-звякивание его доспехов, подумала про себя:

«Рук». Ей стало тепло и покойно от мысли о нем, и она снова погрузилась в нежный туман забвения. Она еще сказала: «Гранд мерси».