|
– Стрела в ляжку – и делу конец. Гридни сразу повеселели. Похватались за луки. – Не все! – Рявкнул Развай. – Сам выберу! Отобрал пяток стрелков получше и послал на огневой рубеж. – Разберись! Бей! Пять тетив щелкнули одновременно, и хищные стрелы ушли в полет. Ни одна не пропала. Двое, правда, занизили прицел, и попадание вышло пониже колена. Но хрен редьки не слаще. Оттанцевались служители языческого культа! Один – ползком, другой – на карачках «помчались» под защиту леса. Третий остался лежать. Но его не бросили. На опушку выскочили мужики, человек десять, похватали всех раненых и поволокли под прикрытие. – Бить? – спросил Развай. Духарев покачал головой. Не хотелось зря кровь проливать. Эх, дурачье! Кто ж вас надоумил – бунтовать? День прошел спокойно. Вечер – тоже. – Как думаешь, батька, будет ночью драка? – спросил Развай. – Непременно, – пообещал Сергей. – Неужели – нападут? – Мы нападем! На вылазку отправились почти все. В лагере осталось всего пятеро дружинников. И сам Духарев. Решил: не по годам ему с молодыми тягаться. Риск был немал. Если бы вместо смердов им противостояли настоящие воины, Духарев ни за что не стал бы так рисковать. Открытое пространство до леса одолели без проблем. Луны не было, а снег после побоища был так запятнан кровью и грязью, что напрочь лишился девственной белизны. В лесу было совсем темно, но тут как раз снег выручал, помогал ориентироваться. К стоянке уличей подошли незамеченными. Тоже неудивительно. У развоевавшихся смердов имелись аж двое часовых, но они без толку бродили кругами и на костры глядели больше, чем на подступы к поляне, на которой расположились. Уличей на полянке было – не меньше сотни. Кто спал, кто грелся у костров. Что особенно удачно: неподалеку, привязанные к деревьям, меланхолично дремали восемь угнанных лошадок. А чуть в стороне были аккуратно сложены нарубленные стволы. Дровишки. – Десятников – ко мне, – шепнул Развай. Ухнул филин – и началось. Караульные и неспящие разом повалились, побитые стрелами. Семь десятков гридней разом выскочили из кустов, распределились и принялись колоть и рубить спящих. Двадцать ударов сердца – и вокруг одни покойники. Только одного, в самой важной шубе, Развай велел пощадить и упаковать для беседы. Затем начался грабеж. Вязали всё подчистую: припасы в мешках, две кабаньи туши и одну оленью. Десяток зайцев и шесть здоровенных мерзлых рыбин. Само собой, всю древесину, включая увязанный в охапки хворост. Бревна, соорудив простую упряжь, тащили лошадьми, для прочего наскоро изготовили волокуши. Забрали все стрелы, что нашлись и, само собой, деньгу. Это уже по привычке: навар был скудный: медь да кожаные куны. На всех и полгривны не набралось. Зато прихватили меховые подстилки и одеяла. В общем, нагрузились так, что, напади сейчас уличи – не отбились бы. Но не напали. Видать, не услышали, как их соратников на ту сторону Кромки спровадили. В лагерь вернулись победителями. Ценнейшие (с учетом нынешней ситуации) трофеи, лошади, пленник. И – ни одной царапины. Сергей на похвалы не поскупился. Обещал: когда (именно когда, а не если) вернутся домой, одарить каждого за доблесть по-княжьи. И тут же кликнул еще двух добровольцев: скакать в Улич (или навстречу князю, если он уже выехал) и рассказать о том, что случилось. Добровольцами вызвались все. Пришлось Разваю выбирать самых подходящих. Гонцы взяли четверых лошадок порезвее, по мешку овса на каждую (сейчас кормить некогда), подседлались и канули в ночи. Раздавшиеся поутру со стороны леса трагические вопли уличей, обнаруживших недостачу земляков, вызвали у плотно позавтракавших дружинников довольные ухмылки. |
