— Или как. Он на вас, знаете ли, сердит. И действительно, это черт знает что — из-за одного человека гонять боевой корабль из Новороссийска в Марсель, а из Марселя в Новороссийск! Ну, значит, матросы на политзанятиях письма домой пишут, я сразу рапорт командиру, жена нашего мэра живет с помначштаба по вооружению, я информирую мэра на этот счет. И вот что мы имеем в результате: разведен, своего угла на берегу нет, пятнадцать лет хожу в капитан-лейтенантах, хотя мне по выслуге лет давно пора быть контр-адмиралом и заведовать разведкой флота, — перед матросами совестно, ей-богу! А вот мы и пришли, милости прошу к нашему шалашу!

Капитан Правдюк распахнул перед Злоткиным дверь, обшитую лакированным деревом, и они оказались в каюте, до такой степени заставленной и заваленной книгами, что она больше походила на подсобку библиотеки. Сели.

Вася Злоткин сказал:

— А ничего — симпатичные ребята эти французы, кого ни возьми, все холеные, аккуратные, дисциплинированные, чтобы пописать в подворотне — это они ни в жизнь!

Капитан Правдюк:

— Такие же обормоты, только моются каждый день. Я вот все думаю: Ленину было, как и мне сейчас, пятьдесят три года с копейками…

— Ну и что?

— А то, что человек в таком серьезном возрасте глупостями занимался, неоплатонизм разводил за счет откровенного грабежа.

Вася возразил:

— Ленин был великий политик, потому что он безошибочно сделал ставку на самый беспардонный народ — бедноту города и села. И еще потому Ленин был великий политик, что он построил такое государство, в котором всем жилось примерно одинаково и, стало быть, хорошо.

— Это точно! — с ядовитой усмешкой сказал капитан Правдюк. — Ленин навел полную социальную справедливость… Только по-нашему-то, по-русски, что такое социальная справедливость? А вот что: если у меня корова сдохла, то пускай и у соседа корова сдохнет!

— Ну, это вы куда-то заехали не туда…

— Нет, именно что туда! В российском государстве всем не может быть хорошо, какое оно ни будь, потому что Иванову подавай свободу слова, Петрову желательна двухдневная рабочая неделя, а Сидоров, в свою очередь, бредит ужесточением правил социалистического общежития вплоть до расстрела на месте пренебрежения.

Злоткин сказал:

— Не спорю, — на вкус, на цвет товарищей нет. Но ведь существуют же какие-то общечеловеческие ценности, и задача цивилизованного государства состоит в том, чтобы эти ценности блюсти как зеницу ока.

— А что такое, собственно, государство? Если угодно, я доложу… Государство — это механизм, который функционирует ради пары сотен умалишенных. То есть оно насущно постольку, поскольку среди психически нормальных людей водится горстка умалишенных, которые не ведают, что творят. Вы представляете, сколько шуму, крови, горя, бумаги только из-за того, что на каждую сотню тысяч здравомыслящих людей всегда найдется один придурок, способный за здорово живешь поджечь, изнасиловать и убить!.. А политики строят из себя вершителей судеб и благодетелей человечества, в то время как они не более чем санитары при буйном отделении, которые в свободное время валяют откровенного дурака. В частности, они мудруют на тот предмет, как бы распространить меры строгости для сумасшедших на несумасшедшее большинство…

— Странные у вас понятия о политиках, — сказал Вася Злоткин и не по возрасту надул губы; отчего-то нехорошо у него было, муторно на душе, точно он в чем-то провинился, но в чем именно — не понять, и хотелось побыть одному, чтобы прийти в себя. — Политики — это как раз такие люди, которые беззаветно совершенствуют формы управления, желая всем людям социально-экономического добра… Впрочем, извините, что-то мне не по себе, поднимусь-ка я на палубу воздухом подышать…

— Путь-дорожка, — сказал капитан Правдюк.