Наверное, главное следствие того, что я три года живу одна в деревне, заключается в том, что мне интересно с самой собой. Я даже частенько разговариваю в голос, обращаясь к себе во втором лице. Жаль, что я не пишу стихи, ибо поэзия — высшая форма общения человека с самим собой.
Это из Рюрика Ивнева, поэта ныне забытого, и, кажется, поделом. Но эти его строчки, полагаю, останутся навсегда. Россия, может быть, даже не столько снега и сараи, как именно что вокзал. А знаешь почему: потому что в России жизнь никогда не строилась сама собой, то есть исходя из суммы эгоистических интересов, которые, как правило, дают благой социально-экономический результат, а строилась она исходя из так называемых общественных интересов. Не с того конца Россия строилась — вот в чем штука! Дом строится из кирпичей, а не из идеи дома, поэтому каждый человек, если ему дороги общечеловеческие ценности, должен исключительно своим благополучием заниматься, а не благополучием коллектива. Не должен человек жертвовать собой ради процветания общества, а он всем должен жертвовать ради себя (мысль, к сожалению, не моя, а Петра Петровича Лужина из „Преступления и наказания“) — это-то и есть самая общественно полезная жертва, так как благополучие коллектива может сложиться только из личных благополучий. Представь себе, Вася, этим путем я дошла до нового евангелия… Новое евангелие: побоку ближнего, научитесь любить себя. Тогда не будет ни бедных, ни воинов, ни революционеров, тогда-то и настанет „золотой век“.
А за окном мокрые листья шевелятся на ветру, серые тучи мчатся как угорелые, закатное золото пробивается из-за туч, и вдруг подумаешь: как ни изощряйся, как ни хитри, а природу не передумаешь. Может быть, достаточно остро ощущать себя в этом мире, так остро, чтобы казаться самой себе центральной точкой Млечного Пути…»
Капитан-лейтенант Правдюк тем временем говорил:
— …хотя даже олигофрену ясно, что нет ничего глупее этих самых египетских пирамид. Собственно, политика — в самом подлом смысле слова — с того и началась, что фараонам вздумалось строить свои дурацкие пирамиды. Жили себе древние египтяне, в ус не дули, как вдруг является идол с секирой и говорит: а ну, — говорит, — пролетарии всех стран, соединяйтесь в производственные коллективы, пирамиды будем строить на удивление потомкам, чтоб знали наших, а какой враг народа не соединится, я того замочу.
— Вы, капитан, точно договоритесь до «вышака», — сказал Вася Злоткин сквозь дрему и через минуту уже почивал беспробудным сном.
Спал он чрезвычайно долго и когда проснулся, предвечернее солнце косо било в иллюминатор. Отчасти из-за того, что с устранением Асхата Токаева чувство опасности миновало, а частью из-за того, что это было в его привычке, на Васю напала тяжелая истома, и он решил из постели не вылезать; так он и провалялся до самой ночи, не отзываясь на стук в дверь каюты, ни о чем не думая, и только надолго заглядывался то в стену с чудными часами, то в иллюминатор, то в потолок. Около одиннадцати часов вечера раздался телефонный звонок; звонил капитан-лейтенант Правдюк.
— Вы чего дверь-то не открываете? — спросил он.
Вася Злоткин ответил:
— Сплю.
— Дело хозяйское, только мы к Стамбулу подходим, бывшей столице Османского государства. И чего этих турок занесло в Европу, чего им тут понадобилось? — не понять. Я думаю, что если бы не подлая политика Англии…
— Послушайте, капитан, соедините меня с Москвой!
С минуту слышалось какое-то космическое потрескивание и продолжительные гудки, затем на том конце провода взяли трубку. Вася сказал:
— Здравствуйте, я ваша тетя…
Ему в ответ:
— Орхан Туркул живет на проспекте Ататюрка, № 217-Б. |