В тот же вечер город облетело известие о том, как надькёрёшцам удалось оставить Кечкемет с носом, а вернее, как Кечкемет сам себя наказал, получив от султана - явно в насмешку - в обмен на свои многочисленные дорогие дары и сокровища какой-то жалкий кафтанишко. (Чтоб султан подавился им!) Вот уж поистине, стыд и позор! Как только не совестно было делегации возвращаться домой с этим кафтаном?!

На другой день перед городской ратушей собрались толпы народа: наиболее уважаемые граждане города поднялись в зал, чтобы из собственных уст членов депутации услышать отчет о результатах поездки. Таков уж был старинный обычай в городе. Народ попроще толкался снаружи, женщины визжали, разбитные парни шныряли повсюду и фальшивыми голосами подбирали мелодию для стишка, который в этот момент, неизвестно кем придуманный, был на устах всей толпы:

А тут еще проезжавшие через город надькёрёшские возчики подлили масла в огонь. Подстегнув лошадей, они с издевкой бросили в толпу:

- Ну как, не жарко в кафтанишке-то? А?

Что говорить, именитым мужам города, собравшимся наверху, в ратуше, было, пожалуй, и вправду жарко!

Мрачно сидели они в своих креслах; некоторые, как, например, господин Инокаи, уже смирились со своим поражением. Но с красивого смуглого лица городского головы все еще не сходило выражение отваги и упорства.

Путевые впечатления красочно расписал в своей искусно составленной речи Поросноки. Он начал ее с упоминания о боге (который так часто навещает Кечкемет, что его вполне можно было бы считать местным жителем): «Не без божьего промысла зародился в наших головах план, который должен был навсегда избавить город от дани и поборов. Нами руководили вера и добрые намерения (господь бог и тому свидетель!), и не наша вина, что план сорвался. Оно конечно, расходы понесены огромные, но ведь мы думали - кто смел, тот и съел!»

Вначале все слушали тихо, и складная речь Поросноки, казалось, могла бы спасти магистрат, если бы во время изложения подробностей, с великим пафосом расписанных оратором («…и вот в среду мы предстали перед его величеством турецким султаном, который восседал в своем великолепном царском облачении…»), - если бы в этот момент его не прервал Гашпар Пермете, громко воскликнув:

- А была ли у него во рту трубка?

Собравшиеся заулыбались, и грубые шутки посыпались одна за другой.

Авторитет делегации быстро таял. Ведь достаточно одной единственной искры, чтобы солома вспыхнула.

- Какую тьму добра-то ухлопали!

- Понашили красных платьев для каких-то шлюх! Чиновные сводники!

- Повезли султану кнут с рукояткой из драгоценных камней, золотую секиру! Вот на что ухнули денежки!

- Посмешище из нас сделали! Я только что с улицы, слышал, как надькёрёшцы орали на ярмарочной площади: «Ну как не жарко в кафтанишке-то?» Такой позор на наш город!

- Что вы на это ответите, господа сенаторы?!

А верзила Йожеф Беркеши вскочил с места и, выкатив глаза и угрожающе размахивая кулаками, заревел зычным голосом!

- Уходите в отставку! Прочь от зеленого стола!

Подобно урагану, вырывающему с корнем деревья, под сводами зала эхом прокатилось стоустое зловещее: «Уходите в отставку» разгневанные горожане все теснее обступали зеленый стол. Михай Лештяк отшвырнул от себя стул отцепил со своего жилета печать города и вместе с цепочкой бросил ее на стол. Пролетев по столу она сорвалась и со звоном стукнулась об пол и откатилась в самый дальний угол зала.

- Вот она, пожалуйста! - И он поспешил к двери. Но Балаж Путноки преградил ему дорогу.

- Не тут-то было, молодчик! Ни с места! Перед богом и людьми я обвиняю тебя в том, что ты стакнулся с врагами города, предал в руки Чуды столпов нашей святой церкви.