Словно жаль кому-то и кого-то,

         Словно кто-то к родине отвык,

         И с того, поднявшись над болотом,

         В душу плачут чибис и кулик.

    Июль 1925

«Спит ковыль. Равнина дорогая…»

         Спит ковыль. Равнина дорогая

         И свинцовой свежести полынь.

         Никакая родина другая

         Не вольет мне в грудь мою теплынь.

         Знать, у всех у нас такая участь,

         И, пожалуй, всякого спроси –

         Радуясь, свирепствуя и мучась,

         Хорошо живется на Руси.

         Свет луны, таинственный и длинный,

         Плачут вербы, шепчут тополя.

         Но никто под окрик журавлиный

         Не разлюбит отчие поля.

         И теперь, когда вот новым светом

         И моей коснулась жизнь судьбы,

         Все равно остался я поэтом

         Золотой бревенчатой избы.

         По ночам, прижавшись к изголовью,

         Вижу я, как сильного врага,

         Как чужая юность брызжет новью

         На мои поляны и луга.

         Но и все же, новью той теснимый,

         Я могу прочувственно пропеть:

         Дайте мне на родине любимой,

         Все любя, спокойно умереть!

    Июль 1925

«Я помню, любимая, помню…»

         Я помню, любимая, помню

         Сиянье твоих волос.

         Не радостно и не легко мне

         Покинуть тебя привелось.

         Я помню осенние ночи,

         Березовый шорох теней…

         Пусть дни тогда были короче,

         Луна нам светила длинней.

         Я помню, ты мне говорила:

         «Пройдут голубые года,

         И ты позабудешь, мой милый,

         С другою меня навсегда».

         Сегодня цветущая липа

         Напомнила чувствам опять,

         Как нежно тогда я сыпал

         Цветы на кудрявую прядь.