Думы мои, думы! Боль в висках и темени.

         Промотал я молодость без поры, без времени.

         Как случилось-сталось, сам не понимаю.

         Ночью жесткую подушку к сердцу прижимаю.

         Лейся, песня звонкая, вылей трель унылую.

         В темноте мне кажется – обнимаю милую.

         За окном гармоника и сиянье месяца.

         Только знаю – милая никогда не встретится.

         Эх, любовь-калинушка, кровь – заря вишневая,

         Как гитара старая и как песня новая.

         С теми же улыбками, радостью и муками,

         Что певалось дедами, то поется внуками.

         Пейте, пойте в юности, бейте в жизнь без промаха –

         Все равно любимая отцветет черемухой.

         Я отцвел, не знаю где. В пьянстве, что ли?

         В славе ли?

         В молодости нравился, а теперь оставили.

         Потому хорошая песня у соловушки,

         Песня панихидная по моей головушке.

         Цвела – забубенная, была – ножевая,

         А теперь вдруг свесилась, словно неживая.

    1925

«Заря окликает другую…»

         Заря окликает другую,

         Дымится овсяная гладь…

         Я вспомнил тебя, дорогую,

         Моя одряхлевшая мать.

         Как прежде ходя на пригорок,

         Костыль свой сжимая в руке,

         Ты смотришь на лунный опорок,

         Плывущий по сонной реке.

         И думаешь горько, я знаю,

         С тревогой и грустью большой,

         Что сын твой по отчему краю

         Совсем не болеет душой.

         Потом ты идешь до погоста

         И, в камень уставясь в упор,

         Вздыхаешь так нежно и просто

         За братьев моих и сестер.

         Пускай мы росли ножевые,

         А сестры росли, как май,

         Ты все же глаза живые

         Печально не подымай.