Да! Богат я, богат с излишком.

         Был цилиндр, а теперь его нет.

         Лишь осталась одна манишка

         С модной парой избитых штиблет.

         И известность моя не хуже, –

         От Москвы по парижскую рвань

         Мое имя наводит ужас,

         Как заборная, громкая брань.

         И любовь, не забавное ль дело?

         Ты целуешь, а губы как жесть.

         Знаю, чувство мое перезрело,

         А твое не сумеет расцвесть.

         Мне пока горевать еще рано,

         Ну, а если есть грусть – не беда!

         Золотей твоих кос по курганам

         Молодая шумит лебеда.

         Я хотел бы опять в ту местность,

         Чтоб под шум молодой лебеды

         Утонуть навсегда в неизвестность

         И мечтать по-мальчишески – в дым.

         Но мечтать о другом, о новом,

         Непонятном земле и траве,

         Что не выразить сердцу словом

         И не знает назвать человек.

«Вечер черные брови насопил…»

         Вечер черные брови насопил.

         Чьи-то кони стоят у двора.

         Не вчера ли я молодость пропил?

         Разлюбил ли тебя не вчера?

         Не храпи, запоздалая тройка!

         Наша жизнь пронеслась без следа.

         Может, завтра больничная койка

         Упокоит меня навсегда.

         Может, завтра совсем по-другому

         Я уйду, исцеленный навек,

         Слушать песни дождей и черемух,

         Чем здоровый живет человек.

         Позабуду я мрачные силы,

         Что терзали меня, губя.

         Облик ласковый! Облик милый!

         Лишь одну не забуду тебя.

         Пусть я буду любить другую,

         Но и с нею, с любимой, с другой,

         Расскажу про тебя, дорогую,

         Что когда-то я звал дорогой.