Клер прошла к бару, открыла дверцы и достала бутылку с янтарной жидкостью.
— Коньяк, — важно объявила она, — король всех бренди. Его можно пить с содовой и льдом, в коктейлях, пуншах или в кофе, чае, горячем шоколаде и молоке.
— В молоке? — переспросил пораженный Клинг.
— Именно в молоке. Но лучший способ наслаждаться коньяком — это прихлебывать его в чистом виде.
— Вы настоящий эксперт, — заметил Клинг.
Снова довольно неожиданно ее глаза затуманились.
— Меня научили его пить, — ровным голосом произнесла Клер и разлила жидкость в два средних размеров бокала в форме тюльпана. Когда она повернулась к Клингу, взгляд уже был прежний. — Заметьте, что бокалы наполнены лишь наполовину, — сказала она, — поэтому вы можете вращать их, не проливая ни капли. — Она протянула бокал Клингу. — При этом коньячные пары смешиваются с воздухом и извлекается букет. Покатайте бокал в ладонях, мистер Клинг. Вы согреете коньяк и почувствуете его аромат.
— Вы это нюхаете или пьете? — поинтересовался Клинг, пока его большие руки катали бокал.
— И то и другое, — ответила Клер. — Так вы его прочувствуете наилучшим образом. Теперь попробуйте. Давайте.
Клинг сделал большой глоток, но Клер предостерегающе вытянула руку и воскликнула: «Стоп!»
— Господи боже мой, — сказала она, — не пейте его такими глотками! Это просто непристойно — так пить коньяк. Отхлебните немного, покатайте на языке.
— Простите, — извинился Клинг, прихлебнул коньяк и покатал его на языке. — Вкусно, — сказал он.
— Мужской напиток, — заметила Клер.
— Бархатистый, — добавил он.
— Само совершенство.
Они посидели молча, прихлебывая коньяк. Клинг чувствовал себя очень уютно, очень тепло и очень удобно. Клер Таунсенд была приятная особа, на которую приятно смотреть, с которой приятно говорить. За окнами квартиры темная мгла осенних сумерек постепенно заливала небо.
— О чем вы думаете? — спросила наконец Клер.
— О Джинни, — признался он, не чувствуя, что заводит речь об умершей.
— Да?
— Насколько хорошо вы ее знали?
— Мне кажется, лучше остальных. Не думаю, что у нее было много друзей.
— Что заставляет вас так считать?
— Вам должно быть понятно. Этот взгляд потерянного человека. Прекрасная девочка, но потерянная. Господи, что бы я ни отдала за такую внешность, как у нее.
— Вы вовсе не дурны собой, — сказал, улыбаясь, Клинг и прихлебнул еще коньяка.
— Это все теплый, янтарный отсвет коньяка, — объяснила ему Клер. — Средь бела дня я уродина.
— Могу поспорить, — возразил Клинг. — Где вы встретились в первый раз?
— В «Темпе». Она пришла однажды вечером. Думаю, дружок ее прислал. Во всяком случае, название клуба и адрес были записаны на маленькой белой карточке. Она показала ее мне, словно входной билет, села в углу и отказывалась танцевать. Она выглядела… Трудно объяснить. Она была там, но ее там не было. Вы видели таких людей?
— Да, — сказал Клинг.
— Иногда я сама бываю такой, — призналась Клер. — Возможно, поэтому я обратила на нее внимание. Во всяком случае, я подошла, назвала свое имя, и мы стали разговаривать. Мы очень хорошо поладили. В конце вечера мы обменялись телефонными номерами. |