– Это прогресс. Не с первого раза, но постепенно мы сможем привести их в норму. – сказал я следующим вечером, когда мы остались одни в кабинете Багратиона. – Мозг у большей части не поврежден, или пострадал минимально. В основном это психика. Так что терпение и уход. Месяц или два, и они придут в норму.

– Боюсь столько времени у нас нет. – ответил серьезно Константин. – Большая часть сообщений из ордена шифруется, но мы перехватили некий список…

– Это же боеприпасы. – нахмурившись проговорил я, просмотрев длинную таблицу с номенклатурой. – Зачем им двадцать тысяч двадцатимиллиметровых бронебойных снарядов?

– Я бы на твоем месте больше внимания уделил тандемным ракетам, для поражения бронетехники и вскрытия щитов дарников. – сказал Константин, пальцем выделив нужную строчку. – Полторы сотни. Они всерьез собираются воевать, а учитывая, что они в городе, почти в центре, мы не сможем использовать суда.

– Хорошо, что это удалось выяснить. Плохо что только сейчас. – задумчиво проговорил я, откинувшись на спинку стула. – Выхода нет, придется бить на опережение.

– Народные массы нам этого не простят. – покачал головой Багратион. – Если мы попробуем захватить больницу или уничтожить их верхушку…

– Об этом никто не говорит. Нанесем удар не физический, а информационный. Мне понадобится студия, кресло с креплениями, камера и пара операторов что будут ее обслуживать. – подумав сказал я. – В идеале звукорежиссёр и постановщик. Осветитель. Должна же быть в Тифлисе хоть одна новостная студия?

– Все будет, в лучшем виде. – ответил Багратион, улыбнувшись. – Только не забудь, что аттестация дарников ордена уже назначена на послезавтра.

– Все успеем… у нас уже выбора нет. – усмехнулся я. – Пойду готовить материал, жду отмашки.

Константин кивнул, и тут же снял телефонную трубку. Новостная студия в Тифлисе и в самом деле нашлись, как и отделение петроградской киностудии, но когда я объяснил свою задумку и передал фотографии с места освобождения ведущая попятилась, сделала кислую гримасу и отказалась сниматься.

– Вы собираетесь разжигать межнациональную рознь. – серьезно заявил режиссёр. – Это непрофессионально, грубо и неэтично. Мы все здесь – исключительно за мир между всеми народами.

– Ну так и мы за мир. – кивнул я. – И никакой розни разжигать не собираемся, просто расскажем всю правду, не скрывая грязных и жестоких подробностей в поведении наших соседей и противников. Или у вас есть какое то особенно теплое отношение к османской империи?

– При чем тут это? – нахмурившись спросил режиссер. – Нет, мы исключительно за независимую журналистику. Просто против всего этого…

– Мы против агрессии! В современном мире все должны договариваться! – тут же поддержала его ведущая.

– Знаете, я с вами, пожалуй, соглашусь. – подумав кивнул я. – Но на мой взгляд, если преступник не чувствует своей вины и ответственности за свои действия, он будет повторять их раз за разом. Так что… если не хотите принимать участия в съемках, просто останьтесь, послушайте истории, а потом уже решайте.

– Вы не можете снимать в нашей студии, без разрешения. – произнес исподлобья режиссер. – Не имеете права!

– Конечно конечно. Таран! – гаркнул я, и рядом со мной тут же появился ухмыляющийся бурят, в легком полевом доспехе, заменяющем ему повседневную одежду. – Проверьте бумаги студии, найдите поступления, рекламные бюджеты, заказчиков…

– Вы не имеете права! – пуще прежнего взвился режиссер.

– А вот тут вы не правы.