|
- Можно ли не интересоваться тем, что считает нужным делать Фридрих Великий? - ответил Вольтер, видя, что король разговорился, и стараясь быть любезным. - Пожалуй, есть люди, которые не имеют права ничего утаивать от других, поскольку каждое их слово - пример и каждый поступок - образец. - Дорогой друг, смотрите, как бы я не возгордился. Да и кто бы мог не возгордиться, когда его хвалит Вольтер? И тем не менее вы, конечно, подшучивали надо мной во время моего пятнадцатиминутного отсутствия. Однако не можете же вы предположить, что за эти пятнадцать минут я успел дойти до Оперы, где живет Порпорина, прочитать ей длинный мадригал и вернуться сюда пешком, - ибо я шел пешком. - Ну, Опера находится совсем близко отсюда, - возразил Вольтер, - и вам - вполне довольно четверти часа, чтобы выиграть сражение. - Ошибаетесь, на это требуется значительно больше времени, - сдержанно ответил король. - Спросите у Квинта Ицилия или вот у маркиза - ему хорошо известно, как целомудренны актрисы, и он скажет вам, что требуется куда больше четверти часа, чтобы их покорить. - Полноте, государь, это зависит от... - Да, это зависит от многого, но хочу надеяться, что мадемуазель Кошуа досталась вам не так легко. Так вот, господа, я не видел сейчас мадемуазель Порпорину, а только справился у горничной о здоровье ее госпожи. - Вы, государь! - вскричал Ламетри. - Мне захотелось самому отнести ей флакон с лекарством. Я вспомнил, что оно очень помогало мне при спазмах желудка, от которых я несколько раз терял сознание. Что же вы молчите? Я вижу - вы остолбенели от изумления! По-видимому, вам хочется рассыпаться в похвалах моей доброте - отеческой и королевской, но вы не решаетесь, ибо в глубине души считаете меня смешным. - Право же, государь, - сказал Ламетри, - если вы влюблены, как обыкновенный смертный, то я не вижу тут ничего дурного, и, по-моему, это не дает повода ни для похвал, ни для насмешек. - Ну, нет, добрый мой Панург, уж если говорить откровенно, я вовсе не влюблен. Я обыкновенный смертный, это верно, но я не имею чести быть королем Франции, и галантные нравы, свойственные такому великому государю, как Людовик Пятнадцатый, были бы совсем не к лицу скромному маркизу Бранденбургскому. У меня есть дела поважнее, приходится работать не покладая рук, чтобы моя бедная лавчонка не захирела, и мне некогда почивать в рощах Киферы. - В таком случае, мне непонятны ваши заботы об этой оперной певичке, - сказал Ламетри. - Быть может, это причуда меломана? А если и это не так, то я наотрез отказываюсь разгадать вашу загадку. - Так или иначе, знайте, друзья мои, что я не любовник Порпорины и не влюблен в нее. Я просто очень расположен к ней, потому что однажды, даже не зная, кто я, она спасла мне жизнь. Рассказ об этом необыкновенном приключении отнял бы сейчас слишком много времени - я поделюсь им с вами как-нибудь в другой раз, а сегодня уже поздно, и господин Вольтер засыпает. Знайте только, что, если я здесь, а не в аду, куда меня хотел послать некий благочестивый субъект, этим я обязан Порпорине. Теперь вы поймете, почему, узнав о ее серьезной болезни, мне захотелось осведомиться, жива ли она, и отнести ей флакон с лекарством Шталя, не желая при этом прослыть в ваших глазах ни Ришелье, ни Лозеном. Итак, я прощаюсь с вами, друзья мои. Вот уже восемнадцать часов, как я не снимал сапог, а через шесть мне снова придется их надевать. |
