Это тот самый замок, в котором Алисса Гранфтон после исполнения обета графом Салисбюри исполнила и произнесенный ею. И по отъезду мужа, оставалась в совершенном уединении, мужественно обитая в этом замке, не страшась набегов шотландцев. Конечно, замок был хорошо укреплен, имел многочисленный гарнизон и был заботливо охраняем Гильомом Монтегю, который, узнав, что два английских рыцаря просят позволения провести ночь в замке Варк, все еще занятый известием о взятии Эдинбурга, решился сам их принять и расспросить; поэтому, выйдя к потаенной двери, спросил имена прибывших и что им нужно. Вместо всякого ответа, Иоанн Нефвиль поднял забрало своего шлема и Гильом Монтегю узнал в нем губернатора Нортумберланда. Что же касается другого, прибывшего с ним рыцаря, то он назвал его посланным от короля Эдуарда, которому поручено было вместе с ним осмотреть всю область, чтобы убедиться, что все было в порядке в случае нападения шотландцев. Гильом Монтегю принял их с уважением, приличным их званию, назначив для приема их лучшие комнаты, а так как они объявили желание изъявить свое почтение графине, то он и пошел сказать ей об этом.

Лишь только он вышел, Эдуард снял свой шлем; впрочем, принятая им предосторожность не поднимать забрала, возможно, была и излишняя, — более двух лет, как он не был в этой стороне Англии, в продолжении которых борода и усы его так выросли, и волосы на голове сделались так длинны, что эта новая прическа, принятая всеми рыцарями того времени, так изменила лицо, что те, которые хорошо его знали, могли только узнать его, или те, кому по ненависти или любви нужно было узнать его. Впрочем, он безо всякого намерения прибыл, по одному желанию только увидеть прекрасную Алиссу, и это желание, война и отсутствие могли только ослабить, но не изгнать из его сердца, и оно возобновилось с новой силой в то время, когда он был так близко от того замка, в котором она жила. А чтобы скрыть волнение больше, чем лицо свое, сел в углу залы, куда едва проникал свет; так что, в то время, когда Гильом Монтегю вошел, то король случайно или с намерением сидел в такой темноте, что его невозможно было никак узнать, если бы даже и наружность его не изменилась. Что же касается до Иоанна Нефвиля, который не имел никакой причины скрываться, и не подозревая того, что происходило в душе короля, облокотясь на камин, пил мед из большой стопы, которую стоявшие позади него два служителя только что принесли и поставили перед ним на стол.

— Итак! — сказал он вошедшему Гильому Монтегю, прерывая речь свою глотками меда; — какие вести принесли вы нам, добрый кастелян? Угодно ли графине Салисбюри сделать нам эту милость, на которую, впрочем, никто более нас права не имеет, ежели для этого достаточно быть обожателями красоты?

— Графиня благодарит вас, мессир, за внимание, — отвечал сухо молодой человек, — но она удалилась в свою комнату, прочитав роковые письма, полученные сего дня, и так огорчена, что надеется по этой причине, что вам угодно будет, извинив ее, позволить мне занять ее место.

— Можно ли, по крайней мере, — спросил Эдуард, — ежели не утешить ее, то хотя для того только, чтобы разделить ее горе, узнать причину, которая ее так огорчила, и что за ужасные известия получены ею сего дня?

Гильом вздрогнул, услышав этот голос, и невольно сделал шаг вперед к Эдуарду; потом вдруг остановился, устремив на него взор, как будто глаза его могли рассмотреть в этой темноте черты лица; но не отвечал ни слова. Король повторил снова вопрос. — В этих письмах, — сказал наконец прерывающимся голосом Гильом, — известили ее, что граф Салисбюри попал в плен к французам; и она не знает, жив ли он или убит?

— Где и каким образом попал он в плен? — вскричал Эдуард, встав с места, и придавая голосом вопросу своему вид приказания, отвечать немедленно.