После этих слов, король удалился медленными шагами и вошел в свою комнату с любовью еще большей, нежели раньше укоренившейся в его сердце, и бросился, не раздеваясь, на постель; лишь только начало рассветать, он, разбудив мессира Иоанна Нефвиля, оставил замок графини Салисбюри, не говоря с нею, ожидая всего от обстоятельств, надеясь на будущее.

Глава XIV

Когда Эдуард возвратился в Лондон; то нашел, что приказания его исполнены и флот готов; а так как теперь он имел двойную причину возвратиться во Фландрию, потому что, кроме продолжения исполнения своего предприятия, ему нужно было поспешить на помощь зятю, вступившему за него в неравное состязание графа с королем; потом ему надо было препроводить целый двор дам и камергерш королеве, находившейся все еще в добром городе Ганде, под защитой Иакова Дартевеля, и кроме этих придворных, увеличить войска, прибавив к прежним еще стрелков и вооруженных людей, чтобы продолжать войну в случае, если бы даже владетели Империи и отошли от него; чего он начинал уже опасаться по полученным известиям от Людовика V Баварского, который предлагал ему быть посредником между ним и королем Франции для заключения перемирия.

22 июня он сел на корабль и пустился в сопровождении прекрасного, никогда еще не виданного флота по реке Темзе и, спустившись по ней, вышел в открытое море с таким величием, что можно бы было сказать, что он покорит весь свет. Два дня продолжая путь, вечером последнего увидел вдоль берегов Фландрии, между Бланкенбергом и Эклюзом, такое множество корабельных мачт, что их легко можно было принять за лес, выросший на море. В ту минуту он позвал к себе кормчего, который тоже смотрел с удивлением на это неожиданное зрелище; и спросил его, что это значит? Тогда кормчий отвечал ему, что это должна быть армия нормандцев и французов, по повелению короля Филиппа, охраняющая море, чтобы ожидать вашего возвращения, воспрепятствовать вам пристать к берегам Фландрии.

— Следовательно, это те самые люди, — сказал Эдуард, выслушав с вниманием сказанное кормчим, — которые взяли два самых больших моих корабля, Эдуарда и Христофа, разграбили и сожгли добрый мой город Сутамптон.

— Вероятно, они, — отвечал кормчий.

— В таком случае, — сказал Эдуард, — остановимся здесь, потому что я давно желал встретиться и сразиться с ними; а так как теперь они у нас на виду, то я не упущу этого случая, и если будет угодно Богу и святому Георгию, то мы в один день заставим их поплатиться за все грабежи в продолжение целых трех лет. Велите бросить якорь и наблюдать всю ночь, чтобы не потерять их из вида.

Однако, прежде чем кормчий мог исполнить полученные им приказания, король сделал все распоряжения к сражению так, чтобы на другой день, поднимая якорь, весь флот был бы уже расположен в назначенном им порядке, чтобы, снявшись с якоря, осталось только идти вперед и сражаться. С помощью темноты, которая препятствовала противникам видеть его движения, он велел самые сильные корабли поставить в первую линию, а между каждыми двумя кораблями, на которых были рыцари и вооруженные люди, поместить по одному со стрелками; потом еще по обоим крыльям составить линию из людей с дротиками, которых можно бы было назначить туда, где бы необходимость того потребовала. На самых же лучших из всех кораблей и известных быстротой своего хода перевести всех графинь, баронесс, камергерш и дворян Лондона, которые назначены были к королеве, в Ганд, дав им для защиты триста человек вооруженных воинов и пятьсот стрелков; после чего, переезжая с корабля на корабль, он убеждал всех поддержать честь корабля в предполагаемом сражении, и когда все обещали ему свято исполнить свою обязанность, то он возвратился на королевский корабль, чтобы, немного отдохнув, сделаться свежее и сильнее и самому участвовать в сражении.

На рассвете король проснулся и вышел на палубу; все было в том же порядке, как и накануне, и не только французы и нормандцы не располагали бежать, но, напротив, они со своей стороны сделали все приготовления к сражению.