На рассвете король проснулся и вышел на палубу; все было в том же порядке, как и накануне, и не только французы и нормандцы не располагали бежать, но, напротив, они со своей стороны сделали все приготовления к сражению. Эдуард с первого взгляда заметил, что они сделаны худо; потому что за исключением только некоторых кораблей, которые, как казалось, отделились от флота, все остальные теснились у берега; чем затруднялись все их движения и в случае неудачи, им невозможно было бы действовать. Он сосчитал все главные суда и насчитал их сто сорок, кроме барок, и на этих ста сорока судах находилось сорок тысяч генуэзцев, пикардцев и нормандцев.

По сделанным этим замечаниям король и начальник его флота увидели, что если они пойдут всей линией расположенных на ней кораблей вперед, то есть с запада на восток, то солнечные лучи будут им прямо в глаза и это помешает стрелкам прицеливаться, — английская армия лишится того преимущества, которое имела всегда по искусству своих стрелков над всеми другими войсками; поэтому король приказал идти на веслах против ветра, до тех пор, пока английский флот будет полумилею выше французского, — потом, повернув по ветру, идти прямо на него так, чтобы солнце светило им в спину. Движение это было исполнено немедленно; и флот, несмотря на опущенные паруса, быстро подвигался вперед с помощью своих длинных весел; заметив это, французы и нормандцы подняли ужасный шум, испуская дикие крики, воображая, что, несмотря на присутствие самого короля по поднятому на одном корабле королевскому флагу, флот принял это направление от них; но скоро заметили свою ошибку и начали поворачивать медленно корабли свои от берега, в эту минуту, подняв паруса с помощью попутного ветра, весь английский флот, исполнив в точности назначенный маневр, стал быстро огибать бухту, в которой теснились французские корабли, сохраняя порядок, накануне назначенный королем и начальником его флота.

Тогда французские адмиралы, убедившись вполне, что неприятель не бежит от них, поспешили сделать последние распоряжения к сражению и поместили впереди всего своего флота в виде укрепления большой, взятый ими прежде у англичан, корабль, называвшийся Христофом, на котором находилось для его защиты множество генуэзских стрелков, потом раздались звуки труб и рогов на всем протяжении линии, извещавшие, что они готовы с большой радостью вступить в бой.

Сражение началось перестрелкой между английскими стрелками и теми, которые находились на большом корабле Христофе; король Эдуард, заметив, что французы поместили на него почти всех стрелков своих, решился прежде всего овладеть им и велел на том самом корабле, где находился он сам, изготовить длинные железные крючья, укрепленные цепями к борту, и пошел прямо на неприятельских стрелков, приказав флоту завязать сражение по всей линии и идти корабль на корабль. Он был окружен всем лучшим своим рыцарством, — графом Дерби, графом Гертфором, графом Гунтингтоном, графом Глочестером, мессиром Робертом д’Артуа, мессиром Ренолем Кебамом, мессиром Ришаром Стафором и мессиром Готье-Мони, которые все были в полном вооружении, и стрелы генуэзских стрелков, не причиняя им вреда, притуплялись об их железные латы, поэтому они величественно подавались вперед, не уклоняясь от линии, и не шевелясь, с распущенными в руках мечами; потом, достигнув известного расстояния, бросили на неприятельский корабль крючья и железные латы, от чего оба судна со страшным треском сошлись вместе. В эту самую минуту помост опустился с одного борта на другой, и рыцари бросились по нему на неприятельский корабль. Тут начался ужасный рукопашный бой, потому что не было места к отступлению; и хотя генуэзские стрелки были не так хорошо вооружены, но зато их было вчетверо больше, нежели англичан; впрочем, когда они увидели, что стрелять стало невозможно, то все, кроме только тех, которые, поместившись на паруса средней большой мачты, осыпали осаждающих градом стрел, и начали храбро защищаться, потому что Генуя была в то время могущественным городом, и владела морем, с которым по своей торговле сдружилась в начале тринадцатого века.