Поэтому-то и не осталась дома после возвращения, а собрала сумку со всем необходимым, чтобы потом днями и ночами быть рядом — в постоянном напряжении и под пристальным надзором.

Уходила только тогда, когда сил больше не было. Когда грудь просто разрывало от боли и рыданий.

Когда-то запечатанный поток горя как-то сам вновь освободился. Она вновь готова была рыдать днями и ночами напролет — будто снова оплакивая Илью и продолжая бояться за Мира. Но главное — ненавидеть человека, который до сих пор не оставил ее в покое.

Краевские все это понимали. И внимания-то особо не требовали. Кажется, даже удивлены были, когда она ворвалась в квартиру за час до их отъезда.

Чемодан был собран, сами они — готовы. Сидели тихонько на кухне, обсуждали что-то негромко, смотрели друг на друга…

— Мамочка, папочка, простите меня…

Она же действительно ворвалась. Долго обнимала, просила простить, просила не уезжать, а если уж нужно — то непременно вернуться.

Они в свою очередь тоже просили — не закапывать себя живьем, простить Мира, понять, что он все правильно делает, не плакать, а если очень сильно хочется — то плакать только от счастья…

— Мам, а фотография…? — уже выходя из квартиры, Амина заметила, что их с Ильей совместной свадебной фотографии на привычном месте нет. Остался только практически незаметный след на стене.

— Пришло время другую фотографию вешать, Амиша. А эту мы будем хранить, — ответил ей Николай Митрофанович, глядя при этом так, что сердце сжалось.

Они все понимали. Все ее метания и сомнения. А еще они ее благословляли и умоляли идти дальше. Не стоять, как вкопанная, на развилке, а броситься в нужную сторону.

Фотографию же забирали потому, что жить прошлым — удел стариков. В том, что их Амиша никогда не забудет свою первую любовь, они не сомневались. Вот только помнить — не значит запретить себе жить дальше. Восемь лет — это и так слишком долгий срок. И теперь ее сердце придется долго и усердно отогревать.

Людмила Васильевна не сомневалась, что тот человек, на которого она возложила огромные ожидания по такому отогреву — со своей задачей справится, нужно только, чтоб Амина его к себе подпустила.

А потом вновь была поездка на такси до вокзала, слезы у вагона и в нем. Амина даже за поездом бежала. А когда он скрылся из виду — почувствовала ужасную пустоту.

Она жутко боялась этой минуты — не представляла, как будет жить после того, как они снова уедут. И первые мгновения новой серии одиночества действительно оказались для нее страшными. Вот только дальнейший смысл был обретен практически сразу — где-то там, в квартире, ее ждал Мир. К нему-то она и понеслась — чтоб одновременно жутко злиться и благодарить небеса за то, что жив, а скоро будет здоров…

— Ты им звонила уже? — услышав новый вопрос Мира, Амина вынырнула из воспоминаний.

— Да. Все хорошо. Добрались, теперь вновь привыкают к родной квартире, скучают…

— И ты скучаешь, — Мир приблизился к голому женскому плечу, коснулся поцелуем.

— Да.

— И я… — а потом еще раз, аккуратно улыбаясь.

Странно до одури — но он успел действительно почувствовать к, казалось бы, посторонним людям своего рода привязанность.

Не познакомься он с Людмилой Васильевной — никогда не понял бы Амину настолько хорошо. Не узнай он Николая Митрофановича — возможно, не хватило бы силы отстоять ее в бою. Силы не столько физической, сколько духовной.

После их отъезда, еще до пересечения границы, успел тоже позвонить — извиниться, что не приехал проводить лично и пообещать, что никогда не даст их Амишу в обиду, никогда не сдастся, сделает все необходимое, чтобы изменить и ее, и свою жизнь к лучшему.