Кроме того, я читаю лекции в обществе инвалидов о том, как мобилизовать свои внутренние силы и жить дальше. Порой мне трудно общаться с отчаявшимися людьми, но иногда достаточно дать им понять: я с оптимизмом смотрю в будущее. И они думают: «Если она смогла, то и я тоже смогу».
Она рассмеялась.
— Вы не поверите, но я даже стала подрабатывать моделью. Началось с рекламы товаров для инвалидов, потом меня пригласили в женский журнал демонстрировать прически. Я сильно похудела после несчастья, может, это сыграло свою роль. Разве не абсурдно, что многие воспринимают избыточный вес как самую большую трагедию в жизни?
Фредерик уже не испытывал ненависти к человеку, который сделал с ней такое, напротив, ему было стыдно, что сам он так и не научился прощать. Стелла выжила, научилась справляться сама. Он же остался в прошлом, полном чувства вины и презрения к самому себе.
— Я уверен, что тогда вы были столь же прекрасны, как и сейчас… Вы просто красавица, — вырвалось у него.
Стелла снова рассмеялась. Словно жемчужное ожерелье порвалось, и бусинки с легким звоном посыпались на пол, подумал Фредерик.
— Спасибо, Фредерик. Вы очень милы. Приходите ко мне в гости еще. Тогда вы заметите, что я не всегда такая счастливая, какой хочу казаться. По ночам мне снится, что я встаю из кресла и иду. Быстрее, быстрее, пока не начинаю бежать. И не могу остановиться. Просыпаюсь вся в поту. Но ноги неподвижны. И тогда я оплакиваю не только возможность ходить, но и блаженное время неведения. Время, когда я не знала, что жизнь может быть такой ужасной. Ментальная невинность, если можно так выразиться.
— Я понимаю, о чем вы, — сказал Фредерик, глядя ей в глаза.
Михаэль встал.
— Жаль прерывать вашу беседу, но мне пора в клуб, — сказал он. — Ты со мной, Фредерик?
Вопрос был риторическим. Стелла заверила их, что сама уберет со стола. У выхода она протянула Фредерику руку. Он взял ее и надолго задержал в своей руке. Ему очень хотелось поцеловать ее, но он сдержался.
— Спасибо, — сказал он. — Не только за пирог и кофе. Надеюсь, мы скоро снова увидимся.
— Я в этом не сомневаюсь. И тогда я угощу вас чем-нибудь посущественнее кофе. Приезжайте.
Она улыбнулась и помахала им на прощание. Мужчины сели в машину и уехали. Фредерик долго молчал.
— Она прекрасно говорит по-шведски, в отличие от меня. Но между собой мы всегда говорим по-немецки, — произнес Михаэль.
— Она прекрасна, — произнес Фредерик невпопад.
Михаэль ничего не ответил. Они ехали молча. Автомобиль въехал в город, но потом свернул на юг, в один из тех районов на окраине, где Фредерик почти никогда не бывал. Они миновали несколько особняков, окруженных садами, и остановились на парковке у коттеджей. Михаэль заглушил двигатель.
— Мне нравятся старые видеофильмы, — сказал он. — Я люблю смотреть их снова и снова. Те, которые снимал, когда моя жена была жива. Когда Стелла бегала по лужайке. Я смотрю на ее быстрые ножки, думаю о том, что она обречена всю жизнь провести в инвалидном кресле из-за этого пьяницы, и ненавижу его. Это не значит, что я не горжусь ею. Горжусь. А его ненавижу. Я не могу простить. Не могу забыть. Может, я смог бы, если бы он признал свою вину в том, что совершил. Но он этого не сделал. Как и многие другие. Врачи, адвокаты, рабочие, крестьяне… все они, когда им выгодно одно, — могут быть демократами, а когда выгодно другое — фашистами. Я могу простить, но только если преступник признается в содеянном. — Михаэль показал пальцем на ближайший кирпичный дом с припаркованной у входа красной машиной и качелями в саду. — Здесь живет мужчина, который время от времени позволяет себе выпить лишнего. |